Превосходство Борна

Номер снова был занят. Ну и Мари!

Внезапно Уэбб похолодел от ужаса. Его тело превратилось на мгновение в кусок жгучего льда. С трудом преодолев оцепенение, он опрометью выбежал из кабинета и словно безумный помчался по коридору, налетев по пути на трех студентов и своего коллегу-преподавателя. Двое из них отлетели к стене, а другая пара, не удержавшись на ногах, свалилась на пол.

Подкатив к дому, Дэвид резко затормозил и, как только автомобиль остановился со скрежетом, выскочил из машины и понесся по дорожке к особняку. Но на полпути прервал свой бег: от представившегося его взору зрелища у него едва не остановилось сердце. Дверь была распахнута, и на ней ясно выделялся красный — цвета крови — отпечаток ладони.

Уэбб ворвался внутрь. Вся мебель на первом этаже была перевернута, лампы разбиты вдребезги.

Когда он бежал наверх, руки его словно онемели, каждый нерв был напряжен. До предела обостренные чувства позволили бы ему уловить малейший звук, самое легкое постороннее движение. Проснувшийся в нем звериный инстинкт убийцы стал такой же реальностью, как и кроваво-красный отпечаток на входной двери. Уэбб ощущал себя киллером, опасным животным — таким же, каким был Джейсон Борн. Встреться ему сейчас подонок, вознамерившийся причинить Мари вред или причинивший его, и Дэвид не задумываясь прикончил бы его.

Пригнувшись чуть ли не до самого пола, он толкнул дверь спальни.

И тут же прогремел выстрел. Со стены напротив двери осыпалась штукатурка.

Уэбб заблаговременно прижался к полу, и пуля его не задела. Оружия у него не было, зато была зажигалка. А это уже — кое-что!

Дэвид достал из кармана брюк какие-то бумажки с записями и пометками — без подобного вспомогательного материала не обходится ни один преподаватель, — скомкал их и чиркнул колесиком зажигалки. Пламя появилось сразу.

Горящий комок он бросил подальше в спальню, а сам, прижимаясь спиной к стене, поднялся с пола. Теперь его внимание было приковано к двум дверям в соседние со спальней помещения. Резко оттолкнувшись ногами от стены, он ударил с силой в обе двери и, снова бросившись на пол, откатился в тень.

Никого! Обе комнаты были пусты. Если и мог где-то затаиться противник, так только в спальне. Полог над кроватью уже полыхал там вовсю. Огонь постепенно подбирался к потолку. Теперь все решали секунды.

Ну же!

Ворвавшись в комнату, Уэбб первым делом сорвал горящий полог. Потом, присев на корточки, быстро смял его и возил им по полу до тех пор, пока не погасил пламя. И все это время он ожидал холодного как лед удара в плечо или руку, уверенный в том, что выдержит его и одержит верх над своим противником. Иисусе, он снова стал Джейсоном Борном!

В спальне никого не было. Не было его Мари. Не было ничего, кроме дробовика, нацеленного на дверь, и бечевки для спуска курка, когда кто-нибудь попытается войти внутрь.

Уэбб затоптал ногами тлеющие остатки ткани, доковылял до настольной лампы и включил ее.

Мари! О Мари!

И тут взгляд его упал на подушку. Лежавшая на ней записка гласила:

«Жена за жену, Джейсон Борн! Хотя твоя, в отличие, от моей, пусть и ранена, но жива. Ты знаешь, где меня найти. Там же встретишься и со своей женой, если только проявишь осмотрительность, и тебе повезет. Возможно, нам удастся договориться об одном дельце: у меня ведь тоже есть враги. Ну а если нет, то мир не перевернется: что значит смерть еще одной чьей-то дочери?»

Уэбб с криком уткнулся лицом в подушку, пытаясь унять охватившие его ярость и ужас и утихомирить невыносимую боль в висках. Потом лег на спину и уставился в потолок. Им овладела глубокая, тупая апатия. В его сознании вновь всплыли картины, о которых он не рассказывал Моррису Панову. Тела, падающие под его ножом или сраженные им из автомата, — не плод больного воображения, все так и было. Его заставили стать не тем, чем он был по природе своей. В новой своей ипостаси он превзошел все ожидания, полностью перевоплотившись в созданного чьей-то фантазией человека, которому в нормальных условиях не было места на этой земле. Дэвид не мог тогда поступить по-иному. Сейчас же он знал только одно: ему во что бы то ни стало необходимо выжить, не понимая даже, кто же именно он на самом деле.

Он ясно ощущал раздвоенность своей личности, присутствие в себе двух столь различных людей. Он всегда будет помнить об одном из них, поскольку то был человек, которым хотел бы он быть, однако пока что ему придется довольствоваться ролью другого — того, которого от души презирал.