Превращения Арсена Люпена

– Вы… покупаете? Что это значит?

– Это значит, что, оставшись без денег, вы будете вынуждены их продать. И в таком случае вам стоит обратиться ко мне, поскольку я предложу вам больше, чем кто-либо на свете… двадцатикратную их стоимость. Вместо пятисот тысяч франков я вам уплачу десять миллионов. Ха-ха! Я вижу, вы изумлены! Еще бы, десять миллионов – весьма внушительная сумма.

– Десять миллионов!

– Да, именно в этой сумме исчисляется наследство, оставленное господином Ассерманом.

Валери остановилась у порога.

– Наследство моего супруга? – сказала она. – Но я не вижу никакой связи. Объяснитесь же!

Джим Барнетт мягко ответил:

– Объяснение простое: вы должны выбрать – либо жемчужное колье, либо наследство.

– Жемчужное колье… наследство?.. – недоуменно повторила она.

– Господи, ну конечно! Это наследство, как вы мне сказали, оговорено в двух завещаниях. Первое составлено в вашу пользу, второе – в пользу двух старых кузин вашего мужа, богатых, как Крёз, и, похоже, злобных, как гарпии. Если второе завещание почему-либо не отыщется, то в силу вступит первое.

Баронесса глухо сказала:

– Завтра будут снимать печати с секретера, где хранится завещание.

– То ли хранится, то ли уже нет, – с усмешкой ответил Барнетт. – По моему скромному разумению, оно там уже не хранится.

– Возможно ли, что?..

– Очень даже возможно… да почти наверняка… Помнится мне, что тем вечером, когда после нашего с вами разговора мне удалось нанести короткий визит вашему супругу и обследовать трубу умывальника… господин барон так крепко спал…

– И вы похитили завещание? – спросила она дрожащим голосом.

– Похоже что да. Это ведь его почерк, не правда ли?

Он развернул перед баронессой лист гербовой бумаги с печатями, и она тотчас узнала руку покойного мужа. Ее взгляд упал на начальные строки, и она прочитала вслух: «Я, нижеподписавшийся Ассерман Леон-Жозеф, банкир, принимая во внимание некоторые обстоятельства, хорошо известные моей супруге, объявляю, что она никоим образом не может претендовать на мое состояние, которое исчисляется…»

Баронесса запнулась, у нее сдавило горло, и она в полуобмороке упала в кресло, невнятно лепеча:

– Вы похитили этот документ!.. Я не хочу быть сообщницей… Пускай воля моего бедного супруга будет исполнена… Если так суждено…

Джим Барнетт восторженно взмахнул рукой:

– Ах, как это благородно с вашей стороны, дорогая моя! Вы готовы на самопожертвование, и я полностью одобряю ваше решение… хоть оно и дается вам нелегко. Однако, если подумать, эта парочка старых кузин недостойна наследства, тогда как вы стали жертвой неприязни господина Ассермана. И из-за чего?! Из-за нескольких грешков молодости? Стоит ли терпеть такую несправедливость? Прекрасная Валери будет лишена роскоши, на которую имеет полное право, и обречена на тяжкую нужду! Подумайте хорошенько, баронесса, умоляю вас! Взвесьте хладнокровно ваше решение и оцените всю его важность. Если вы выберете колье – я уточняю, чтобы избежать недопонимания: если колье сейчас покинет эту комнату, – то завтра нотариус, как и положено, огласит второе завещание, и вы будете разорены.

– А если не покинет?

– А если не покинет, то ни одна живая душа ничего не узнает и вы станете законной наследницей. Десять миллионов – ваши, и все благодаря Джиму.

В его голосе звучал сарказм. И Валери почувствовала себя беспомощной добычей в руках этого беса-искусителя, взявшего ее за горло. Сопротивляться было невозможно. Если она не отдаст ему жемчуг, завещание банкира будет обнародовано. Умолять такого противника бесполезно. Он не уступит.

Джим Барнетт ненадолго вышел в заднее помещение агентства, скрытое за портьерой, а затем вернулся; теперь его лицо было намазано кремом, который он постепенно стирал, – так актер разгримировывается после спектакля. И из-под этого грима выступило другое лицо – более молодое, со свежей, здоровой кожей. Старенький галстук сменился новым, модным. А залоснившийся редингот уступил место отлично скроенному пиджаку. Сейчас он держался спокойно, как человек, не боящийся ни доноса, ни предательства. Ибо он был твердо уверен, что Валери никогда и никому не признается в своем деянии, даже инспектору Бешу. Эту тайну она унесет с собой в могилу. Барнетт наклонился к баронессе и со смехом сказал:

– Ну-ну, мне кажется, вы теперь вполне ясно оценили ситуацию. Тем лучше! Подумайте сами: кому может прийти в голову, что богатая мадам Ассерман носит фальшивые жемчуга?! Ни одной из ваших подруг. Ни одному из ваших друзей. Таким образом, это станет двойной вашей победой: вы вполне законно сохраняете за собой мужнее состояние, ну а колье все окружающие будут считать подлинным. Очаровательно, не правда ли? Разве жизнь не кажется вам теперь такой же прекрасной, как прежде, – бурной, разнообразной, забавной, благосклонной… короче говоря, той, где можно позволять себе все те очаровательные безумства, на которые женщина ваших лет имеет полное право?!