Превратности научных идей

Возьмем тот же научный эксперимент. По видимости, он как будто вносит перемены в вещество природы, испытывает, преобразует его. Однако то лишь прием к распознаванию вещей. Ведь после окончания эксперимента, имеющего к тому же точечную пространственность, все возвращается на прежние позиции: пока-то опытные результаты найдут обобщение, воплотятся в теорию, а теория — в практику! Да и это дело рук уже производства, а не собственно науки, которая, таким образом, свои функции здесь и прекращает. Следовательно, хотя по форме взаимодействий с природой эксперимент несет все признаки практических начал, но это не практика, поскольку здесь не поднимаются до высоты материальных, структурных преобразований самого облика природного естества, до переустройства мира.

Теперь, признав специфической чертой науки поиск информации, любой новой информации, можно возразить тем, кто сомневается, — относить ли занятые практическим обслуживанием дисциплины к числу научных? Мы смогли бы сказать, что наука способна одинаково успешно решать и теоретические (фундаментальные), и производственно-хозяйственные задачи, что она готова молиться одновременно двум идолам — и Минерве и Маммону. Это удается как раз благодаря тому, что ее развитие и углубление и секреты бытия проистекают из единого корня — тяга к знанию, «любознание». Ни одна ее ветвь (фундаментальная ли, прикладная или промежуточная) не в силах уйти далеко в отрыв, в одиночное плавание без поддержки остальных.

В своем неугасающем развертывании наука опирается на весь массив познаний. Работая только в подобном режиме, она может выполнять свои теоретические и идущие от практики задания. Положение таково, что однажды добытое становится общей добычей, распоряжаясь которой очередные поколения ученых, инженеров, политиков решают самые разные, тематически расходящиеся вопросы. Совокупность накопленной информации и составляет тот фон, который всегда к услугам людей, всегда расположен включиться в активную научно-поисковую, общественно-практическую и т. п. жизнь. Надо только обратиться по точным адресам.

Налажена Всемирная организация интеллектуальной собственности (ВОИС), в которую входит и наша страна. Работа этой организации замкнута на самое себя. Забот у нее достаточно. Она изучает собственные категории и структуры, способы их пополнения и функционирования и т. п. Например, определяет, что есть научное открытие («установление свойств и законов материальной Вселенной, до сих пор не познанных»), выясняет вклад отдельных государств в общую казну мировых запасов знания, поощряя радивых, проводит информационную службу и прочее.

Кстати, обозначая взнос различных стран, отметим, что советские ученые забрали 7 золотых медалей ВОИС, и наиболее свежую принес кандидат технических наук Юрий Лебедев из Горно-Алтайского педагогического института за изобретение силового элемента, позволяющего создать сверхвысокое давление. Он и самый молодой. В день «получки» за ним числилось немногим больше тридцати, а за плечами уже 77 исследовательских работ и 46 изобретений. Его силовой элемент запатентован почти во всех европейских странах, а также в Японии, Китае, Корее. Так, не занимающий высоких позиций в списке мировых научных пунктов, вообще надежно упрятанный в горах, Горно-Алтайск положил свой капитал в запасники интеллектуальной общечеловеческой собственности.

Владения ВОИС масштабны. Из кладовых этого уникального хранилища интеллектуальных богатеев и черпаются идеи, необходимые для решения постоянно вырастающих перед обществом теоретических и практических задач.

Поскольку наперед трудно знать, что именно и в какой точке пути понадобится то или иное открытие, чем воспользуются люди будущего из массива когда-то завоеванных истин, «ко двору» может оказаться любое знание, любое, казалось бы, никому и не нужное исследование. Здесь логично просятся заключения, которые, собственно, и сделаны рядом ученых, историков науки, науковедов, — заключения о том, что, вообще говоря, бесполезных знаний нет. Каждый исследовательский результат так или по-иному, сегодня или повременя, будет запущен в познавательный или производственный, наконец, в хозяйственно-бытовой цикл.

Известный французский физик XX века П. Ланжевен так понимает ситуацию: «Ни одно чисто научное изыскание, каким бы абстрактным и незаинтересованным оно ни было, не остается без того, чтобы рано или поздно не найти своего применения».

Обретя знание, общество не транжирит тут же добытое, а наподобие рачительного хозяина кое-что закладывает про запас, который долго может храниться невостребованным капиталом в виде своего рода полезного ископаемого. Мы порой даже не подозреваем, какими богатствами владеем. Но вот надвигается час, когда объявляется потребность на определенную идею, и обнаруживается, что ее и не надо изобретать, расходуя силы, а следует просто извлечь из глубин социальной памяти, можно сказать, из небытия и бросить на острие событий.