Превратности судьбы

А что если она права? Пусть так, я даже доказательств не потребую. Допустим, мне никто не нужен… Но почему? Должно же быть тому приемлемое объяснение. Что может не устраивать в любви? Глупый вопрос, но без ответа на него, я полагаю, понять мне не удастся ничего.

В сущности, любовь бесплодна. Даже если полна горница детей. Единственный плод нашей любви – это надежда. Надежда на то, что дети будут счастливы. Надежда на то, что в этой жизни когда-нибудь что-то переменится, станет хоть немного лучше. Что будет меньше злобы, зависти, жажды наживы, лицемерия. Что мир станет более подходящим для обитания честных, умных и талантливых людей, для которых дом, страна и вся Земля – это вовсе не поле битвы, а среда их обитания. Да, всё, что нам остаётся – это лишь надеяться.

Однако не даёт покоя мысль: вот кончится вдохновение, и Катрин меня покинет. Зачем я нужен ей, слабый, не способный ни на что? Что толку ей от этого альянса? Неравный брак – это не причина, а всего лишь следствие. Следствие беспомощности, а не любви старика к очаровательной подруге. Да можно ли супружескими узами удержать любовь?! А потому я всё-таки не прав – любовь рождает страх, а не надежду. Потому что надежда приходит и уходит, и возвращается когда-то вновь. Но вот однажды выяснится, что надеяться-то больше не на что. А всё потому, что ушла любовь…

Глава 36. Он

Среди ночи я проснулся. Оказывается, Он опять начал диктовать, а я, вместо того, чтобы заняться делом, лежу в постели, и все мои мысли о другом. Пьер и Катрин ездили в Париж на кинопробы, и снова мы вдвоём с Эстер… Снова её рассказы, на этот раз о детстве, о матери, которая прежде работала в модельном бизнесе, о том, как выскочила замуж, только бы избежать призыва в армию. Ей всё задуманное удалось, а тот бедняга, увы, так и остался с носом – вскоре они развелись, даже обошлось без брачной ночи. Да, похоже, ей всегда всё удавалось.

Но вот что смущает: если только об этом и писать, то никакой книги не получится – будет красивая икона и не более того. Мне же хотелось рассказать о человеке. Жизнь невозможна без противоречий, а пятна есть даже на дневном светиле, не говоря уж о Луне. И вот когда Эстер решится поведать мне о тайном, о том, чего не доверила бы даже своей матери – только тогда можно быть уверенным, что книга у меня получится.

Все эти размышления о том, кем на самом деле является Эстер, могли бы показаться неуместными, даже смешными. Какому нормальному мужику придёт в голову мысль выяснять всю подноготную своей подруги? Однако то, что странно для него, вполне естественно должно быть для писателя. Если бы писал роман – там можно дать волю собственной фантазии, чего-то напридумывать, да просто написать, что в голову придёт, лишь бы это соответствовало заданному образу. Здесь же так нельзя. А потому надо во что бы то ни стало выудить из неё всё, о чём не хочет, не может, отказывается рассказать – только тогда её образ станет достоверным. Проблема в том, как это сделать. С этой мыслью я засыпал и даже во сне, как мне кажется, искал приемлемые варианты. И вот, чем больше думал об Эстер, тем всё менее значимым становился тот подслушанный мною разговор. В конце концов, можно предположить и то, что именно тогда, в разговоре с Пьером, Эстер искусно притворялась, со мной же, напротив, была откровенна, искренна. Да, к этой версии, честно говоря, я и склоняюсь. И кто способен доказать, что я не прав?

Ну а пока не пропустить бы то, что начал диктовать мне Он.

Стараясь не разбудить Катрин, я выбрался из постели, подошёл к столу, открыл свой ноутбук и стал писать, ударяя пальцами по клавиатуре. Слова, фразы, целые страницы слов рождались словно бы без моего участия.

– Погоди. Не так быстро, я не успеваю за тобой, – видимо, сказалась накопившаяся за этот день усталость.

– Нечего было силы растрачивать на пустяки.

– Это не пустяки. Она для меня очень много значит.

– Которая из них?

Вот ведь пристал!

– Ты всё равно не поймёшь.

– Тоже мне, влюблённый. Видали мы таких…

– Ты, может быть, и видел, а у меня это впервые.

– Сразу с двумя? Ха-ха! Ну и насмешил! Стоило дожить до таких седин.

– Да в том-то и дело. Просто раньше было всё не то. Было наслаждение, можно сказать, торжествовала плоть, но…

– Слишком уж высокопарно, пафосно. И что же «но»?

Что ему сказать? Да я и сам ничего не понимаю. И вдруг само собой вырвалось:

– Прежде не было любви.

– Ну а теперь-то есть?

– Может быть… То есть почти наверняка…

– Бедняга!

Ну вот и дождались! Он мне сочувствует! Бесплотный, бестелесный дух. Голос, не имеющий ни рта, ни губ. Только и способен, что складывать слова и задавать ненужные вопросы.

– Не беспокойся, как-нибудь разберусь и с этим.

– Ой ли? То заявляешь, что от страсти не осталось и следа, то словно бы готов признаться ей в любви.

Ну как мне этому чудаку растолковать?

– Да, страсти нет, однако желание осталось.

– Тогда причём же здесь любовь? Неужто для тебя любовь – это удовлетворение собственных желаний?

Вот ведь пристал, как банный лист!

– Мне не понятно, что тебя смущает. Желание любви – это же так естественно!