Если не думать об этике, то положение наше, как это ни странно, не было безнадежным, это мы сообразили почти сразу. Первым делом Завулон переоделся, засунув кровавые тряпки в пластиковый пакет, а затем сбегал на склад и притащил плотный гермо-мешок, их у нас там всегда в запасе для опасных отходов на практических занятиях.
Тело мы разом запаковали, подтащили к входной двери и, предусмотрительно выключив свет во всём здании, в наступившей темноте легко и без чужого глаза оттащили мешок Заву в багажник. В парке не было видно ни души, да и кто, скажите, станет тут прогуливаться? – декабрь, полдвенадцатого ночи, край города.
Дальше Завулон начерно собрал тряпкою кровь, вдвоем мы натаскали в ведрах воды и тщательно выдраили швабрами пол, а воду согнали по коридору на крылечко. Конечно, это слегка странно: два мужика моют пол в коридоре глубокой ночью. Но выбора не было, так что мы лишь старались не бренчать зря ведрами и не разговаривать, чтобы не привлечь случайного соглядатая.
Отопление гудело на полную катушку; пол вскоре начал подсыхать. Тогда Завулон, светлая голова, поджег в помещении ведро в ненужными бумагами, напустил дыма, копоти, сажи и, когда дышать в комнате стало совсем нечем, снял со щита огнетушитель, хлопнул его как следует и тут же залил весь пол ядовитой вонючей пеной. Зав вообще молодчина! Я только стоял и дивился, как он точно и деловито взялся разруливать наше непростое дельце.
Следы пены мы небрежно затерли швабрами, а затем заперли входную дверь, включили сигнализацию здания и расселись по машинам.
– Да… – вдруг вспомнил Завулон, опустив дверное стекло. – Еще раз спасибо… – Он немного стеснялся и не находил слов. – А то он бы мне кадык сломал… или вообще. Как-то я сегодня был не в теме…
– Не за что, – браво ответил я. – Бог даст, сочтемся.
Мы сговорились встать назавтра пораньше и разом покончить с телом, пока не подключились органы.
Дома я постарался выпить побольше, чтобы забыться. Лёг в полвторого. Спал плохо: всё чудился топот по лестнице, у меня за спиной, парой этажей ниже, и как я подбегаю к двери, тычу, тычу ключ в скважину, не попадаю – и вдруг топот подо мной затихает. Грохот в дверь, крик «Зина, Зина! Скорее!» – и затем топот вниз. Вот такой сон…
В семь утра мы наскоро созвонились, и десять минут спустя я уже подъезжал к завулоновскому дому. Мы пересели к нему и, стараясь держаться в потоке машин, неторопливо двинулись к южной развязке, намереваясь взять курс на дачный массив с диковатым для наших широт названием Степное, за которым, как известно, начинаются километры болот и топей.
– В «Стройтовары» надо заехать… – пришла мне в голову внезапная мысль. – Взять пару блоков пенобетона и тачку. А там всё разом и утопим, вместе с тачкой.
– Ага! – ухмыльнулся Зав. – И с чеком из магазина!..
В Степном всё сложилось благополучно. По наитию выбрав место, мы оставили машину на обочине и, с четверть часа порыскав в перелеске, вскоре нашли удобную и вполне подходящую для наших задач позицию: с корнем вывороченное бурей крупное дерево, под тяжким углом застрявшее стволом в чаще осины и кустарника, и под корнями у него глубокую яму-полынью с вязкими краями. Настроение было ниже плинтуса. Всё вокруг казалось зябким, бездушным… каким-то контрастным…
Надо сказать, что мои надежды на удобство перевозки Гудвина в тачке не оправдались: единственное колесо вязло в мокром лесном грунте, и мы только попусту измаялись, пока не сообразили зацепить мешок петлей прочного шнура и тащить по земле волоком.
Дело быстро пошло на лад. Так же мы поступили и с бетонными блоками, то есть доставили их к нашей болотине волоком, таща груз тросом. Под балласт подложили пластиковую пленку, чтоб оставалось поменьше следов.
А затем мы просто столкнули утяжеленный бетоном мешок в полынью. Через секунду на поверхность черной воды выплеснулся пузырь воздуха, в яме звучно чавкнуло.
Вот и всё. Мы разом подняли головы и посмотрели друг на друга.
– «Скованные одной цепью…» – прищурясь, продекламировал Зав.
– Что? – не понял я поначалу.
– Пошли, убивец! – ухмыльнулся Завулон и легонько хлопнул меня по плечу.
Я кисло хмыкнул в ответ, и мы двинулись через лес к машине. Ни на обочине, ни на дороге не было ни души.
Опасаться нам было практически нечего – разве что каких-то случайностей. Пусть даже кто-то из Дановской группы заметил, что Гудвин пошел не домой, а сперва отправился в преподавательскую. Что тут такого? На дворе полдесятого вечера, время детское, могут же быть у человека какие-то вопросы по учебному плану? А что до улик – кровь, пол, бутылка, – так ничего этого нет. Ядовитая пена из кислотного огнетушителя давно уже разложила все гудвинские белки, никакая экспертиза теперь не поможет. И вообще – парня вначале должны были хватиться. Пару занятий Гудвин пропустит, а потом мы напишем докладную о пропусках и вначале ему по почте отправят предупреждение…
Менты появились через две недели – суровый, мрачный опер и с ним смазливая гладкая девочка, наверное практикантка с юрфака.