Превышение полномочий

– Началось все превосходно: не прошло и двух дней, как Марсельская явилась в магазин и выбрала с полдюжины шляпок. Утром следующего дня Катя привезла их к ней домой на извозчике. Певичка полчаса их примеряла, наконец, выбрала одну, расплатилась, достав бумажник из прежнего места, а еще через полчаса вышла на прогулку. Все это время я был в парке – на самой Дворянской маячить было бы слишком заметно. Как только Марсельская зашла в парк, я кружным путем, по Малой Посадской, двинулся к ее дому, прошел, оставшись незамеченным, через садик, влез в отпертое Катей окно, без труда нашел бумажник – шансонетка хранила его в комоде, среди белья, открыл его и увидел, что он буквально набит деньгами. Я хотел забрать ровно четыре тысячи – только то, что выиграл у меня Семенов, и принялся отсчитывать деньги. Еще когда я шел к дому, на улице поднялся сильный ветер, и из-за его шума, а также из-за того, что был увлечен подсчетом купюр, я не услыхал, как открывается дверь. Почувствовав, что кто-то глядит на меня, я обернулся и увидел Марсельскую. Она была простоволоса, грязную шляпку держала в руке. Видимо, порыв ветра сорвал с нее головой убор, и она была вынуждена вернуться домой. В одно мгновение я представил: певица начинает кричать, является дворник, за ним полиция, меня арестовывают, сажают в часть, сообщают на службу. Это был бы конец, конец всему, конец жизни. Да и даже если бы мне удалось бежать, то и тогда я бы не мог чувствовать себя до конца в безопасности, ведь певица видела меня вместе с Катей. Я заметил на столе рядом с комодом большой чугунный утюг, посмотрел на хозяйку, на ее простоволосую голову, схватил утюг и… и…

– Сколько вы нанесли ударов? – спросил Кобыльский.

– Я… Я не помню. Много… не один… Я обезумел… Убедившись, что она мертва, я схватил бумажник и был таков.

– Схватили бумажник, часы, брошку…

– Да, я собрал все ценное, что попалось мне на глаза, подумал, что теперь уже нет никакой разницы.

– Куда дели похищенное?

– Деньги вернул в банк, часы подарил Кате, а брошка ей не понравилась, и я снес ее ювелиру.

– Какому?

– Псковскому. Федорову Ивану Соломоновичу. Был в гостях у матушки, во Пскове, там играл в Собрании, опять проиграл, пришлось заложить драгоценность.

Кобыльский дал прочитать барону протокол допроса, попросил его расписаться на каждой страничке и велел отправить его в Спасскую часть, сказав, что постановление об аресте отошлет туда незамедлительно. Рейсмана увели. Следователь попрощался и тоже убыл.

– А как же убийство генеральши? – спросил Кунцевич, ни к кому определенному не обращаясь.

Все сыскные смотрели на него с недоумением.

– Пойдем-ка, брат, воздухом подышим, – сказал Митя, взяв его за руку.

Они вышли во двор Казанской части.

– Есть такая поговорка, Мечислав, про журавля и синицу. Лучше уж пусть Рейсман получит свои десять лет за убийство Марсельской, чем вообще ничего не получит, ведь правда, а?

– А лакей? Этот, как его…

– А что лакей? Что ты о нем так заботишься, он тебе что, родственник? Хотя какой родственник – ты даже фамилию его уже забыл.

– Невиновному человеку бессрочная каторга грозит!

– Невиновных, Мечислав Николаевич, не бывает. Ему надо было меньше вина пить и по чужим дворам шляться.

– За пьянство бессрочная каторга не предусмотрена.

– Ладно, заладил – каторга, каторга. Его еще, быть может, оправдают.

– А если не оправдают?

– Значит судьба у него такая. Все, хватит про это.

– А Катя?

– Что Катя?

– Она правда годом тюрьмы отделается?

– Скорее всего.

– Но как же?…

– Так же. Какой ты, оказывается, кровожадный! И переменчивый – сначала барышню покрывал, готов был ради нее службы лишиться, а теперь упечь ее хочешь на всю катушку? Пойми, не было у нас другого выхода. Не разговорили бы иначе барона. А без признания нам бы в жизнь его не посадить.

– Так он в любой момент может от признания отказаться.

– Вот поэтому сейчас и будем закрепляться. Проведем между Рейсманом и Мельниковой очную ставку, изымем во Пскове брошку, допросим ювелира, и после этого господин барон уже никуда не денется.

На очной ставке Катя, внимательно выслушав барона, покачала головой и сказала:

– Какой же ты, Володя, дурак! – после чего повернулась к следователю и продолжила: – Все сказанное господином Рейсманом я подтверждаю. Все было именно так, как он говорит. О его намерении убить Марсельскую я даже не догадывалась!

Во Псков Вощинин отправил Кунцевича.

Выданных начальством командировочных хватило только на билет в третьем классе ночного пассажирского поезда. За восемь с половиной часов пути надзиратель так намучился, что еле стоял на ногах. На вокзале он взял извозчика и поехал в ювелирный магазин Федорова, который находился на углу Губернаторской и Поганкина переулка.

Иван Соломонович поначалу встретил его холодно, но когда узнал, в чем обвиняется Рейсман, стал более разговорчив:

– Да если бы я знал, если бы я знал, милостивый государь, что эта брошка была похищена, нешто я бы ее покупал? Но никаких объявлений и циркуляров на этот счет не было, за этим я строго слежу.