Прежде чем я упаду

– То, что ты написала… – Он теребит записку, сворачивает и разворачивает; его глаза сверкают, переливаются жидким золотом. – Последние слова… насчет героя… откуда ты…

Мое сердце лихорадочно бьется, секунду мне кажется, что он знает… кажется, что он помнит. Между нами повисает тяжелая тишина; все прошлое, хранимое, забытое и желанное раскачивается в ней, как маятник.

– Откуда я что? – беззвучно шепчу я, затаив дыхание.

Он качает головой и слабо улыбается.

– Ничего. Забудь. Это глупости.

– Ясно. – Я выдыхаю и отворачиваюсь, чтобы он не видел, как сильно я разочарована. – Кстати, спасибо за розу.

Из всех подаренных роз я оставила только одну. «Это моя любимая», – заявила я, когда Мэриан Сиха протянула ее. Она удивленно посмотрела и оглянулась, словно не сразу поверила, что я обращаюсь к ней. А когда поверила, улыбнулась, порозовела и робко заметила: «У тебя их так много».

«Жаль, они долго не протянут. Наверное, у меня дурной глаз».

«Надо обрезать стебли под углом, – охотно поделилась она и снова порозовела. – Меня сестра научила. Раньше она любила садовничать». Мэриан потупилась, прикусив губу.

«Ты должна взять их».

Несколько мгновений она не сводила с меня глаз, вероятно, подозревая, что это шутка, затем уточнила, прямо как Иззи: «Что, насовсем?»

«Я же говорю, моя совесть не вынесет еще одного цветочного убийства. Можешь забрать их домой. У тебя есть ваза?»

Помедлив еще долю секунды, Мэриан сверкнула ослепительной улыбкой, которая преобразила все ее лицо.

«Я поставлю их в своей комнате».

Кент приподнимает бровь.

– Как ты догадалась, что роза от меня?

– Да ладно, – закатываю я глаза. – Кроме тебя, никто не рисует странные картинки ради хлеба насущного.

Он прижимает руку к груди в притворном негодовании.

– Не ради хлеба насущного. Ради искусства. И вовсе они не странные.

– Как пожелаешь. Тогда спасибо за совершенно обычную записку.

– Всегда пожалуйста, – усмехается он.

Мы стоим так близко, что я чувствую исходящий от него жар.

– Так ты будешь моим рыцарем в сверкающих доспехах или как?

Кент отвешивает легкий поклон.

– Разве я в силах отказать девушке, попавшей в сложную ситуацию?

– Я знала, что могу на тебя положиться.

Коридоры уже опустели. Все в столовой. Мы просто стоим и улыбаемся друг другу. Затем его взгляд смягчается, и мое сердце взмывает ввысь. Все во мне свободно трепещет, как будто я готова оторваться от земли в любую секунду. «Музыкой, – думаю я, – рядом с ним я становлюсь музыкой». А потом в голове проносится: «Сейчас он поцелует меня, прямо здесь, в математическом крыле средней школы “Томас Джефферсон”», – и я чуть не теряю сознание.

Но нет. Он лишь протягивает руку и легонько касается моего плеча. Когда он убирает пальцы, кожу продолжает покалывать.

– Тогда до вечера. – По его губам скользит улыбка. – Надеюсь, твой секрет того стоит.

– Он потрясающий, честное слово.

Вот бы запомнить Кента до последней черточки. Выжечь его образ в сердце. Поверить не могу, какой слепой я была столько времени. Я начинаю пятиться, пока не отколола чего-нибудь на редкость неприличного – например, не запрыгнула на него.

– Сэм? – останавливает он меня.

– Да?

Его глаза снова изучают меня, и теперь я понимаю, почему он сказал, будто видит меня насквозь. Ему действительно не все равно. Мне кажется, он читает мои мысли, и это весьма тревожно, поскольку мои мысли в настоящий момент в основном заняты тем, что его губы – само совершенство.

Он прикусывает губу и шаркает ногой по полу.

– Почему я? В смысле, сегодня вечером. Мы семь лет почти не общались…

– Возможно, хочу наверстать упущенное время, – поясняю я, продолжая судорожно пятиться.

– Я серьезно, – не унимается он. – Почему я?

Еще совсем недавно Кент держал меня за руку в темноте и вел через комнаты, затянутые лунной паутиной. Его голос навевал сон, уносил подобно отливу. Время застыло на месте, когда он взял мое лицо в ладони и прикоснулся губами. Поэтому сейчас я отвечаю:

– Поверь, это можешь быть только ты.

Вторые шансы

Валограмма для Кента – только первое из нескольких исправлений, которые я внесла в Розовой комнате сегодня утром, и, едва войдя в столовую, я понимаю, что Роб свое получил. Он бросает друзей и несется ко мне. Я даже не успеваю встать в очередь за едой (кстати, я собираюсь взять двойной сэндвич с ростбифом). Дурацкая кепка «Янкиз», повернутая набок, как в каком-нибудь рэперском видеоклипе девяносто второго года, как всегда чуть не падает с его головы.

– Привет, детка. – Он подходит обнять меня, и я небрежно отступаю в сторону. – Получил твою розу.

– Я твою тоже. Спасибо.

Но он видит единственную розу, продетую в ручку моей сумки, и хмурится.

– Это она?

Я мотаю головой и мило улыбаюсь. Он потирает лоб. Он всегда так делает, когда размышляет, словно у него болит голова от попытки использовать мозг.

– А где остальные розы?

– На сохранении.

В этом есть доля правды.

– Сегодня намечается одна вечеринка… – Роб умолкает, наклоняет голову и ухмыляется. – Забавно было бы сходить. – Он хватает меня за плечо и старательно его растирает. – Ну, знаешь, вроде как прелюдия.