Прежде чем я упаду

Очень похоже на Роба – хлестать пенящееся пиво из бочонка и перекрикивать музыку в качестве прелюдии, но я решаю не заострять и как можно невиннее уточняю:

– Прелюдия?

Он явно думает, что я флиртую. Улыбается и откидывает голову, глядя из-под полуприкрытых век. Прежде я бы растаяла от умиления, но теперь это больше напоминает попытки полузащитника станцевать самбу. Даже если все движения правильны, смотрится странно.

– Мне очень понравилась твоя записка, – тихо сообщает он.

– Правда? – мурлычу я.

Утром я нацарапала на листке: «Тебе больше не нужно меня ждать».

– В общем, я приеду на вечеринку к десяти и останусь на час или два, – заключает Роб, закончив с флиртом и возвращаясь к делу; он пожимает плечами и поправляет кепку.

Внезапно на меня наваливается усталость. Я собиралась немного поиграть с ним – отплатить за то, что не обращал внимания, не был рядом, интересовался только вечеринками и лакроссом, выглядел полным идиотом в своей кепке «Янкиз». Но игра мне надоела.

– Делай что угодно. Мне все равно.

Он медлит. Такой реакции он не ожидал.

– Но ты сегодня останешься на ночь?

– Вряд ли.

Роб снова трет лоб.

– Но ты написала…

– Я написала, что тебе больше не нужно меня ждать, и это правда. – Я глубоко вдыхаю. Раз, два, три, скок. – Ничего не выйдет, Роб. Нам надо расстаться.

Он отшатывается. Его лицо становится пепельно-белым; затем он густо краснеет от лба вниз, как будто в него наливают томатный сок.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что ухожу от тебя. Ничего у нас с тобой не получится.

Прежде я так не поступала и удивлена тем, насколько это легко. Отпустить очень просто: знай себе катись с горы.

– Но… но… – лопочет он; смятение на его лице сменяется яростью. – Ты не можешь меня бросить.

Скрестив руки на груди, я машинально пячусь.

– Это почему же?

– Ты, – зло говорит он, глядя на меня, как на безнадежную идиотку, – не можешь бросить меня.

Теперь понимаю. Он помнит. Помнит свои слова в шестом классе, что я недостаточно крута для него, – помнит и до сих пор в это верит. Тут в моей душе испаряются последние остатки жалости к нему. Он стоит, ярко-красный, со сжатыми кулаками, и я поражаюсь, насколько уродливым он кажется.

– Могу, – спокойно возражаю я. – Уже бросила.

– А я ждал тебя. Ждал много месяцев.

Отвернувшись, он бормочет что-то неразборчивое.

– Что?

Он смотрит на меня с гримасой отвращения и злобы. Это не тот человек, который неделю назад лежал у меня на плече и уверял, что я лучше любого одеяла. Словно с него слетело лицо и под ним обнаружилось чужое, незнакомое.

– Говорю, зря я не трахнул Габби Хэйнес, когда она вешалась на меня, – холодно произносит Роб.

В животе что-то вспыхивает, не то остатки боли, не то гордость, но довольно быстро сменяется спокойствием. Я уже далеко отсюда, уже парю над всеми – и внезапно понимаю, что именно чувствует Джулиет, что она должна была чувствовать. Мысль о ней возвращает мне силы, и мне даже удается улыбнуться.

– Никогда не поздно для второго шанса, – сладким голоском сообщаю я и удаляюсь, чтобы в последний раз пообедать со своими лучшими подругами.

Через десять минут, когда я наконец за нашим обычным столиком лопаю огромный сэндвич с ростбифом и майонезом, жадно поглядывая на полную тарелку картошки фри – в жизни не была так голодна! – и Джулиет проходит через столовую, я замечаю, что она поставила единственную розу в пустую бутылку из-под воды, притороченную к боку рюкзака. Она тоже озирается по сторонам из-за завесы волос, изучает столик за столиком в поисках разгадки. Ее глаза настороженно горят. Она кусает губы, но не выглядит несчастной. Она выглядит живой. Мое сердце пропускает удар: это важно.

Когда она проплывает мимо нашего столика, сложенная записка трепещет под самыми лепестками розы, и хотя я сижу слишком далеко и не могу прочитать, я даже с закрытыми глазами ясно вижу, что там написано. Всего одна фраза: «Никогда не поздно».

– Ну что с тобой сегодня творится? – спрашивает Линдси по дороге в «Лучший деревенский йогурт».

Мы уже почти дошли до Ряда – мелких магазинчиков, облепивших вершину холма, словно поганки. Одеяло темных облаков затягивает горизонт дюйм за дюймом, обещая снегопад.

– В смысле?

Мы держимся за руки, чтобы не замерзнуть. Я пригласила с нами Элли и Элоди, но у Элоди контрольная по испанскому, а Элли пожаловалась, что если пропустит еще один урок литературы, ее точно отстранят от занятий. Я не стала особенно настаивать.

Такой же день, как все прочие.

– В смысле, почему ты себя так странно ведешь?

Пока я пытаюсь сформулировать ответ, Линдси продолжает:

– Например, считала ворон за обедом и вообще. – Она прикусывает губу. – Я получила эсэмэску от Эми Вейсс…

– Да?

– Разумеется, она рехнулась, и я в жизни не поверю ни единому ее слову, в особенности что касается тебя, – поспешно заверяет Линдси.

– Разумеется, – забавляюсь я, прекрасно понимая, куда она клонит.

– Но… – Линдси глубоко вдыхает и приступает: – Якобы она говорила со Стивом Вейтманом, который говорил с Робом, который сказал, что вы расстались. – Линдси косится на меня и натужно смеется. – Конечно, я заявила, что это полный бред.