Прежде чем я упаду

– Немного терпения, Роб. Твоя роза уже в пути.

– Терпения? – Он хмурится, будто у этого слова гадкий привкус, скрещивает руки и смотрит на меня. – Все ясно. Розы не будет. Ты забыла или как?

Тон его голоса заставляет моих подруг прозреть. Они молча переводят глаза с Роба на меня и обратно.

Позвольте отступление: однажды он сделает совершенно счастливой какую-нибудь студенточку с большими сиськами по имени Бекки, которая будет не против, чтобы с ней обращались как с куском мяса.

– Нет, не забыла… – начинаю я.

Роб перебивает спокойным, очень тихим голосом, который сочится злобой – тяжелой, холодной и едкой:

– Ты столько распиналась о Дне Купидона – и сама же пошла на попятный. Как всегда.

У меня бурлит в животе, словно там переваривается целая корова, но я вздергиваю подбородок и устремляю взор на Роба.

– Как всегда? Ты о чем?

Он проводит рукой по глазам и внезапно кажется гадким. Я вспоминаю, как отец показывал фокус – проводил рукой по лицу и становился то веселым, то грустным в одно мгновение.

– Полагаю, ты в курсе. Ты не слишком-то любишь выполнять свои обещания…

– Психотревога, – предупреждает Линдси, вероятно пытаясь снять напряжение.

Отчасти получается. Я вскакиваю так быстро, что опрокидываю стул. Роб смотрит на меня с отвращением, пинает стул ногой – не сильно, но громко – и добавляет:

– Приходи, поговорим.

Он вылетает из столовой, но я больше не обращаю на него внимания. Я наблюдаю, как Джулиет плывет, скользит, парит, словно уже умерла и перед нами лишь разрозненные отрывки ее жизни.

В руках у нее ничего нет, ни единого цветка, только пухлый коричневый бумажный пакет, как обычно. Разочарование настолько тяжело и реально, что я ощущаю его вкус, горький комок в горле.

– …а потом вошел купидон с охапкой роз. Честное слово, не меньше трех дюжин, и все для Джулиет.

Я вихрем оборачиваюсь.

– Что ты сказала?

Элли чуть хмурится, услышав мой тон, но повторяет:

– Психе только что принесли огромный букет. В жизни не видела столько роз. – Элли хихикает. – Наверное, у нее появился маньяк-преследователь.

– Не понимаю, что случилось с нашей розой. – Линдси надувает губы. – Я же специально проинструктировала: на третьем уроке, биологии.

– Что она сделала с ними? – перебиваю я.

– С чем? – уточняет Элли.

– С розами. Она… она выкинула их?

– Тебе-то какое дело? – морщит нос Линдси.

– Просто… да никакого. Просто…

Все удивленно на меня смотрят. У Элоди открыт рот, и я вижу в нем полуразжеванную картошку фри.

– По-моему, это мило, ясно? – оправдываюсь я. – Если кто-то послал ей столько роз… Ну, не знаю. По-моему, это мило, вот и все.

– Наверное, она сама послала их, – шутит Элоди.

Наконец я теряю терпение.

– Почему? Почему ты так говоришь?

Элоди дергается, будто я ударила ее.

– Просто… это же Джулиет!

– Вот именно. Это Джулиет. Тогда в чем смысл? Всем плевать на нее. Никто не обращает на нее внимания. – Я наклоняюсь вперед и прижимаю обе руки к столу; голова пульсирует от злости и разочарования. – В чем смысл?

– Это потому, что ты расстроилась из-за Роба? – хмурится Элли.

– Точно. – Линдси скрещивает руки на груди. – Между прочим, что случилось? У вас все нормально?

– Дело не в Робе, – выдавливаю я сквозь сжатые зубы.

– Мы просто пошутили, Сэм, – встревает Элоди. – Вчера ты заявила, что у Джулиет наверняка бешенство и ты боишься подходить к ней слишком близко – как бы не укусила.

После этой фразы я окончательно ломаюсь. Вернее, когда Элоди напоминает, что я так рассуждала: вчера, шесть дней назад, целый другой мир назад. Как это возможно: изменить так много и быть не в силах ничего изменить? Вот что самое ужасное в происходящем – чувство полной безнадежности. На самом деле вопрос, обращенный к Элоди, давно терзал меня. В чем смысл? Если я умерла… если я ничего не могу исправить – в чем тогда смысл?

– Сэм права, – подмигивает Линдси, все еще ничего не понимая. – Сегодня День Купидона, забыли? Сегодня положено любить и прощать всех, даже психов. – Она поднимает розу как бокал шампанского. – За Джулиет.

Элли и Элоди поднимают свои розы, смеются и хором откликаются:

– За Джулиет!

– Сэм? – Линдси выгибает бровь. – Ну же, тост!

Но я уже направляюсь в глубину сектора выпускников, к двери, которая выходит на парковку. Линдси что-то кричит, а Элли сообщает:

– Она не выкинула их, ясно?

Все равно я не останавливаюсь, пробираюсь среди столиков, заваленных едой, розами и сумками. Народ безмятежно болтает и смеется. Живот пронзает боль, похожая на сожаление. Мир кажется настолько глупым, радостно-нормальным: все попросту убивают время, потому что у них уйма времени. Минуты утекают, потраченные на темы «кто с кем» и «ты слышала».

На горизонте – черная неподвижная гряда облаков, занавес, который скоро задернется. На парковке, покачиваясь на цыпочках, чтобы не замерзнуть, я выискиваю Джулиет. Из машины на Аллее выпускников гремит музыка. Серебристый «таурус» Кристы Мерфи мчит к выезду. В остальном на парковке ни души. Джулиет растаяла где-то среди металла и асфальта.