Он мило морщит лоб – и как я раньше не замечала, насколько он милый? – отчего мне не становится легче.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю.
– Это прозвучит совершенно безумно, но…
– Да?
Кент наклоняется еще ближе, пока между нашими губами не остается меньше четырех дюймов. Я чувствую запах мятных леденцов в его дыхании, и голова начинает кружиться, как будто гигантская карусель.
– Я… гм, я…
– Сэм!
Мы с Кентом инстинктивно отскакиваем друг от друга, когда Линдси выходит из столовой. На плече у нее наши сумки. Если честно, я рада заминке, потому что собиралась признаться не то в том, что умерла несколько дней назад, не то в любви.
Линдси шатается, демонстративно изнемогая под весом двух сумок, как будто они отлиты из железа.
– Ну что, идем?
– Куда?
Она мельком смотрит на Кента, но больше ничем не выдает, что знает о его присутствии. Она оттесняет его, как будто его вообще здесь нет, как будто он не стоит ее времени, и когда Кент отводит глаза и делает вид, что все в порядке, мне становится тошно. Мне хочется дать ему понять: я не такая, он стоит моего времени. Это мое время его не стоит.
– В «Лучший деревенский йогурт», разумеется. – Линдси прижимает ладонь к животу и кривится. – Меня так раздуло от картошки, что это исправит только химическая вкуснотища.
Быстро кивнув мне, Кент уходит – не прощаясь, ничего, просто спешит поскорее убраться.
Высунувшись из-за Линдси, я кричу:
– Пока, Кент! До встречи!
Он быстро, удивленно оборачивается и расплывается в улыбке.
– До встречи, Сэм.
Отдав мне честь, словно герой старого черно-белого фильма, он топает обратно в главное здание.
Минуту Линдси смотрит ему вслед, затем переводит глаза на меня и щурится.
– Что случилось? Кент успел тебя покорить?
– Возможно.
Мне наплевать, что думает Линдси. В ушах звенит от его улыбки, его близости. Я чувствую себя невесомой и всесильной, как под легким хмельком.
Подруга вглядывается в меня еще мгновение и просто пожимает плечами.
– Нельзя, чтобы признание в любви стало громом среди ясного неба. – Она берет меня под руку. – Йогурт?
Вот за что я обожаю Линдси Эджкомб, несмотря на миллион недостатков.
Альфа и омега
– Скорее, Сэм. – Линдси жадно смотрит на дом Кента, как будто он сделан из шоколада. – Ты прекрасно выглядишь.
Я в пятидесятый раз проверяю макияж в откидном зеркале. Наношу последний мазок блеска для губ, убираю слипшийся комочек туши с ресниц и напоследок повторяю отрепетированную речь: «Послушай, Кент, может, это немного неожиданно, но я хотела спросить… как насчет выбраться куда-нибудь вместе…»
– Не понимаю. – Элли перегибается вперед, хрустя дутой курткой «Берберри». – Если ты не собираешься делать этого с Робом, чего ты так нервничаешь?
– Я не нервничаю.
Несмотря на кремовые румяна и увлажняющий крем с тональным эффектом, я кажусь бледной, как вампир.
– Нервничаешь, – хором возражают подруги и смеются.
Элли тыкает меня в плечо бутылкой водки.
– Спорим, тебе не терпится выпить?
– Не надо, все в порядке, – отказываюсь я.
Странно, но я слишком взвинчена, чтобы пить. Кроме того, это первый день моей новой жизни. Теперь я буду поступать только правильно. Стану другим, хорошим человеком. Стану человеком, которого будут вспоминать добрым словом, а не просто вспоминать. Я повторяю это снова и снова, сама мысль придает мне силу – надежная опора, путеводная нить. Она помогает прогнать страх и зудящее чувство глубоко внутри, будто я забыла что-то сделать, упустила.
Линдси обнимает меня и целует в щеку. Ее дыхание пахнет водкой и драже «Тик-так».
– Наш личный водитель-трезвенник, – произносит она. – Чувствую себя важной шишкой.
– Ты и есть шишка, – соглашается Элоди, – опасная для общества.
– Поговори мне тут, шлюшка! – С этим возгласом Линдси оборачивается и швыряет в Элоди тюбиком блеска для губ.
Та ловит его, триумфально визжит и мажет губы.
– Ну а я тогда закоченевшая шишка, – ноет Элли. – Давайте уже пойдем в дом.
– Мадам? – поворачивается ко мне Линдси, взмахивает рукой и слегка кланяется.
– Ладно.
Мысленно я продолжаю твердить: «Ну, знаешь, посмотреть кино, или перекусить, или еще что-нибудь… А то мы уже пару лет толком не общались…»
Вечеринка оглушает ревом. Может, дело в том, что я трезвая, но вокруг до нелепого тесно, жарко и неуютно; впервые за долгое время я не сразу решаюсь войти, как будто все уставились на меня. Я напоминаю себе, что главное – найти Кента.
– Дурдом, – заключает Линдси.
Наклонившись и крутя ладонями в воздухе, она приветствует людей, прижатых друг к другу, передвигающихся не более чем на дюйм за раз, будто их соединяет незримая нить.