Прежде чем я усну

Он потянулся через стол и участливо взял меня за руки. И смотрел так грустно-грустно. Мне так жаль! — читалось в них. — Не повезло тебе. И боюсь, тебе не на что надеяться.

— Ты уверен? — начала я. — Я так ясно помню…

Тут он перебил меня:

— Кристин, дорогая. Ну что ты выдумываешь…

Остаток вечера я молчала, прислушиваясь к собственным мыслям. Почему он так поступает? Почему упорно не признает тот факт, что я писала? Почему?!Я взглянула на мужа, он задремал на диване, негромко похрапывая. И почему я не сказала ему, что мне известно о романе? Неужто я и тогда мало ему доверяла? Я ведь вспомнила, как мы лежали, крепко обнявшись, шепча друг другу о любви, а за окном постепенно спускался вечер. Как же мы могли докатиться до такого?

Но потом я представила, что было бы, наткнись я случайно на свою книгу в шкафу или где-то на полке. Что бы я сказала самой себе, кроме: Посмотри, как низко ты пала. Посмотри, что сулило тебе будущее, пока автомобиль на скользкой дороге не перечеркнул все в один миг, превратив тебя в никчемное существо…

Вряд ли это вызвало бы у меня восторг. Думаю, я бы впала в истерику — и все пошло бы гораздо хуже, чем сегодня, когда я узнавала правду постепенно; я бы кричала и плакала. Это был бы просто кошмар.

Неудивительно, что Бен хотел скрыть от меня этот факт. Я представила, как он собирает все экземпляры романа и сжигает их в железной печке для барбекю на заднем крыльце, раздумывая, что бы мне сказать. Какая версия прошлого стала бы для меня наименее болезненной. Версия, в которую я буду верить до конца своих дней.

Но теперь-то все открылось. Я знаю правду. Свою, настоящую — не ту, что мне навязали, а ту, что вспомнила я сама. И так или иначе она теперь сохранена, если не в моей памяти, так в этом вот дневнике. Теперь она не истает как дым.

Я вдруг понимаю, что дневник, который сейчас веду — моя вторая книга, как я теперь с гордостью осознаю, — может принести мне не только пользу, но и навлечь опасность. Это не фантазии. В нем есть правда, о которой, возможно, лучше не говорить. Тайны, которым лучше не выходить на свет.

И все же — я вожу и вожу ручкой по странице.

14 ноября, среда

Сегодня утром я спросила Бена, носил ли он когда-нибудь усы. Я еще не совсем пришла в себя, точно не знала, что правда, а что нет. Я проснулась довольно рано и в отличие от обычного, не будучи в иллюзии, что я все еще девочка. Я ощущала себя взрослой. Сексуальной. Первый вопрос, родившийся в моей голове, был не «Почему я в постели с мужчиной», но «Кто он такой?» и «Как с ним было?». В ванной я с ужасом увидела свое отражение; но снимки вокруг зеркала в общем соответствовали видимой истине. Я увидела подпись под одним из снимков — Бен, — и имя показалось мне знакомым. Мой возраст, брак, все эти факты я как будто вспоминала, а не слышала впервые в жизни. Да, они были как будто «зарыты», но неглубоко.

Доктор Нэш позвонил мне, как только Бен ушел на работу. Он рассказал мне про дневник, мы договорились, что он заедет позже и отвезет меня на сканирование, и после этого я принялась за чтение. Несколько эпизодов я как будто почти вспомнила, кроме того, я вспомнила, как писала целые абзацы. Значит, какие-то крупицы памяти пережили эту ночь.

Может, именно поэтому мне было необходимо убедиться, что все описанное — правда. И я позвонила Бену. Когда он поднял трубку и сказал, что не занят, я спросила:

— Бен, скажи, ты когда-нибудь носил усы?

— Какой странный вопрос! — воскликнул он. Я услышала звон ложечки в чашке, наверное, он размешивал сахар в кофе, разложив перед собой свежую газету. Я немного растерялась. Я не знала, насколько мне следует откровенничать.

— Просто… — начала я. — Я кое-что вспомнила. Кажется.

Он молчал.

— Вспомнила?

— Да. Я уверена. — У меня в голове проносились образы, почерпнутые сегодня из дневника — его усы, голое тело, возбужденный пенис, — и сцены, что я вспомнила вчера. Как мы с ним лежали в постели, целовались. Они мелькнули яркой вспышкой и снова покрылись мраком. Мне вдруг стало очень страшно. — Просто я вспомнила тебя с усами.

Он рассмеялся, и я услышала, как он поставил чашку на стол. Я почувствовала, что почва уходит у меня из-под ног. «Может, все, что я написала, это ложь. В конце концов, я ведь романистка, — подумала я. — Точнее, была когда-то».

Я вдруг увидела всю шаткость своих построений. Раз я писала романы, значит, мое убеждение в том, что я писательница, могло быть лишь «удобной» выдумкой. А значит, я никогда не была писательницей… У меня голова шла кругом.

С другой стороны, я чувствовала, что это правда. Я убедила себя в этом. Кроме того, я умела печатать. Или я только написала,что умею…

— Ну скажи мне, — сказала я в отчаянии. — Это… просто важно.