Прежде чем я усну

Я беру себе попить, сэндвич и усаживаюсь к ноутбуку. Миссис Ройс говорит, что я пишу ярко и неординарно, она считает, что я могла бы писать профессионально. Но я не знаю, что писать, не могу собраться. Я просто закипаю от ярости. Это всё они. Где они? Что они делают? Почему не взяли меня с собой? Я смяла листок и бросила в угол.

Картинка пропала, но тут же возникла другая. Более напряженная, более реальная. Отец везет нас на машине домой. Я сижу на заднем сиденье, уставившись в точку на лобовом стекле. То ли дохлая мошка, то ли грязь. Не важно. Я заговорила, сама того не ожидая.

– И когда вы собирались мне сказать?

Молчание.

– Мама!

– Кристин, – говорит мама. – Не надо.

– Папа! Когда вы собирались мне сказать? – (Молчание.) – Папа, ты умрешь?

Он оборачивается ко мне и улыбается:

– Нет, солнышко. Конечно нет. Разве что когда стану совсем стареньким. В окружении целой толпы внуков.

Но я знаю, что это неправда.

– Мы будем бороться, – говорит отец. – Я обещаю.

У меня перехватило дыхание. Я открыла глаза. Все, картинка исчезла, испарилась. Я сидела в спальне, в которой проснулась сегодня утром, но на секунду она показалась мне странной. Какой-то плоской. Бесцветной, лишенной энергии, словно я смотрела на старую, выцветшую фотографию. Как будто ураган из прошлого высосал всю жизнь из настоящего.

Я опустила глаза: вот он, мой дневник. Ручка выскользнула у меня из пальцев и скатилась на пол, оставив на странице неровную синюю линию. Сердце билось как бешеное. Я вспомнила! Причем что-то существенное, важное. Значит, ничего не потеряно. Я подняла ручку и начала быстро все записывать.

Пожалуй, я остановлюсь. Закрываю глаза, пытаясь вернуть воспоминания, и у меня получается! Вот я. Вот мои родители. Мы возвращаемся домой. Все кажется не таким ярким, немного в тумане, но главное – всё на месте. Я так довольна, что все записала. Я ведь знаю, что мало-помалу воспоминание сотрется. А теперь оно не исчезнет бесследно.

Бен, наверное, уже дочитал газету. Он крикнул мне снизу, готова ли я. Я ответила, что готова. Сейчас только спрячу дневник в шкаф, надену куртку и сапоги. Позже напишу еще. Если что-нибудь вспомню.

Это написано несколько часов назад. Нас весь день не было дома, мы только что вернулись. Бен на кухне, готовит на обед рыбу. Он включил радио, ритмы джаза доносятся и сюда, в спальню, где я расположилась. Я не стала предлагать Бену свою помощь – так мне не терпелось побыстрее подняться наверх и записать все, что произошло сегодня днем. Но Бен и не возражал.

– Иди отдохни, – сказал он. – Есть будем минут через сорок пять. – (Я кивнула.) – Я позову, когда все будет готово.

Я смотрю на часы. Если писать быстро, времени мне хватит.

Мы выехали примерно в час дня. Ехали недолго, вскоре Бен припарковал машину у длинного невысокого здания; в каждом окне с широкими рамами сидело по сизому голубю, входная дверь обита рифленым железом.

– Это бассейн, – сказал Бен, выйдя из машины. – Он открыт летом. Ну что, пойдем?

Цементированная дорожка вилась вдоль подножия холма. Мы шли молча, слушая лишь карканье ворон на футбольной площадке, жалобный лай собаки где-то вдалеке да крики детей – обычный городской шум. Я думала об отце, которого уже нет, и о том, что я хотя бы помню об этом. По треку стадиона бегала девушка, я наблюдала за ней, пока ее не скрыла от нас высокая ограда; мы двинулись вверх по тропинке. Наконец появились признаки жизни: мальчик запускает воздушного змея, позади его страхует отец; девушка выгуливает на поводке маленькую собачку.

– Это Парламент-хилл, – говорит Бен. – Мы часто здесь гуляем.

Я молчала. Сквозь низкие облака город был виден как на ладони. Он казался тихим. И меньше, чем я представляла. Я могла взглядом охватить его целиком, до далеких холмов. Я видела высоченную башню компании «Бритиш телеком», купол собора Святого Павла, электростанцию в Баттерси. Они были мне смутно знакомы, хотя я не знала почему. Были и другие неизвестные мне сооружения: высоченное стеклянное здание, похожее на толстую сигару, огромное колесо обозрения – на довольно приличном расстоянии. Как мое собственное лицо, они казались чужими и одновременно знакомыми.

– Я узнаю это место, – сказала я.

– Да. Мы ходим сюда давно, и вид постоянно меняется.

Мы пошли дальше. Большинство скамеек было занято, люди сидели парами и поодиночке. Мы направились к свободной скамье почти на самой вершине и сели. Я почувствовала запах кетчупа: под скамейкой лежал недоеденный гамбургер в картонной упаковке.

Бен осторожно подобрал его, выбросил в соседнюю урну, а затем устроился рядом со мной на скамейке.

– Это Канэри-Уорф. – Он указал на здание, которое даже отсюда, издали, выглядело непропорционально высоким. – Башня была построена в начале девяностых. Там сплошь офисы.