Читаем Прежде чем я засну (ЛП) полностью

Вздох. Я открываю глаза. Видение закончилось, исчезло. Я сижу в спальне, в спальне, в которой проснулась этим утром, и всё же одно мгновение она выглядела по-другому. Совершенно плоская. Бесцветная. Лишённая энергии, как будто я смотрела на фотографию, которая выгорела на солнце. Как будто вибрация прошлого вымыла всю жизнь из настоящего.

Я посмотрела на дневник. Ручка выскользнула из пальцев, прочертив синюю линию на странице.

Сердце забилось в груди. Я вспомнила кое-что. Кое-что большое, кое-что важное. Незабытое. Я подобрала ручку с пола и начала писать. Когда я закрыла глаза и попыталась вернуть воспоминание, у меня получилось. Я. Мои родители. Едем домой. Оно всё ещё здесь. Не такое яркое, как будто оно исчезало со временем, но всё ещё здесь. Тем не менее, я рада, что записала его. Я знаю, что в конечном итоге оно исчезнет. По крайней мере, оно ещё не совсем забыто.

Бен должно быть закончил свой доклад. Он крикнул снизу, спрашивая, готова ли я. Я сказала, что готова.

Я спрячу дневник в шкаф, найду куртку и какую-нибудь обувь. Позже я напишу больше. Если вспомню.


Всё это было написано несколько часов назад. Мы гуляли весь день после обеда, но сейчас вернулись домой. Бен на кухне, готовит рыбу на ужин. У него включено радио, и звуки джаза долетают до комнаты, где я сижу и пишу.

Я не предложила помочь в приготовлении еды, я слишком спешила наверх и записать то, что я видела сегодня, но он, кажется, и не возражал.

- Ты можешь пока вздремнуть, - сказал он. - Минут сорок пять до того, как мы будем ужинать.

Я кивнула.

- Я позову тебя, когда он будет готов.

Я посмотрела на часы. Если я буду писать быстро, мне хватит времени.

Когда мы ушли из дома, ещё не было часа. Мы ехали недолго. Припарковали машину у низкого, приземистого здания. Оно выглядело заброшенным. В каждом заколоченном окне сидело по оному серому голубю, а двери были закрыты гофрированным железом.

- Это бассейн, - сказал Бен, когда вышел из машины. - Думаю, летом он открыт. Пошли?

Бетонная дорожка, извиваясь, шла к вершине холма. Мы шли в тишине, слыша лишь редкое карканье ворон, которые сидели на пустом футбольном поле, да жалобный лай собаки, детские голоса и гул города.

Я подумала о своём отце, его смерти и о том, что хотя бы немного помню об этом. Я наблюдала за одинокой бегуньей на беговой дорожке, пока дорожка не увела нас за высокие изгороди к вершине холма.  Здесь я уже увидела жизнь. Маленький мальчик запускал змея, а его отец стоял рядом с ним, девушка шла с собачкой  на длинном поводке.

- Это Парламентский холм, - сказал Бен. - Мы часто приходим сюда.

Я ничего не ответила. Город простирался перед нами под низкими облаками. Он казался безмятежным. Меньше, чем я представляла. Вдалеке я видела все дороги, которые шли от него к низким холмам. Я увидела опоры телекоммуникационной башни, собор Святого Павла, электростанции в Баттерси, очертания которых, не знаю почему, хоть и смутно, но узнала. Были и другие, менее знакомые достопримечательности: стеклянное здание по форме напоминающее толстую сигару, гигантское колесо вдалеке. Как и моё собственное лицо, этот вид казался чужим, но каким-то знакомым.

- Кажется, я узнаю это место, - сказала я.

- Да. Мы приходим сюда уже некоторое время, хоть вид и постоянно меняется.

Мы пошли дальше. Большинство скамеек были заняты одним человеком или парами. Мы направились мимо вершины холма к одной из них  и сели. Я почувствовала запах кетчупа - наполовину съеденный бургер лежал под лавочкой в картонной коробке. Бен аккуратно поднял её и выкинул в одно из мусорных вёдер, затем вернулся и сел рядом со мной. Он показал на какую-то достопримечательность.

- Это Кэнери-Уорф, - сказал он, жестом указывая на здание, которое даже на расстоянии, выглядело неизмеримо высоким. - Думаю, оно было построено в начале девяностых. Там находятся офисы и тому подобное.

Девяностые. Странно слышать о десятилетии, которое я не могу вспомнить, как прожила, ёмко выраженном одним словом. Должно быть, я упустила столько много. Столько музыки, столько фильмов и книг, столько новостей. Катастроф, трагедий, войн. Целые страны могли развалиться на куски, пока я блуждала, забывая всё день ото дня. Столько моей собственной жизни. Столько видов, которые я не узнаю, независимо от того, что я вижу их каждый день.

- Бен? Расскажи мне о нас.

- Нас? О чём ты?

Он повернулся ко мне лицом. Порыв ветра с холма холодом пахнул мне в лицо. Где-то загавкала собака. Я не знала, сколько я могу сказать. Он думал, что я вообще ничего о нём не помню.

- Извини. Я не знаю ничего обо мне и о тебе. Я даже не знаю, как мы познакомились или когда поженились, вообще ничего.

Он улыбнулся и подвинулся так, чтобы наши тела соприкоснулись. Он положил руку мне на плечо. Я начала отдаляться, но потом вспомнила, что он не чужой, что я замужем за ним.

- Что ты хочешь знать?

- Не знаю. Как мы познакомились?

- Ну, мы оба учились в интернете. Ты только начала учиться в аспирантуре. Помнишь?

Я отрицательно покачала головой:

- Не совсем. Что я изучала?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза