Прежде чем их повесят

— Не пугаться? Вы шутите, мать вашу?!.

— Если бы я хотел вас убить, то убил бы во сне. Тело осталось бы в кровати.

— Прямо камень с души!

Глокта судорожно пытался сообразить, чем можно обороняться.

«Так… Я успел бы добраться до стола с декоративным чайничком… — Он чуть не расхохотался. — И что с ним потом делать? Предложить незваному гостю чая? Даже бойцу получше меня обороняться тут нечем».

— Как вы вошли?

— У меня свои способы. Так же, как я перешел бескрайнюю пустыню. Так же, как я незаметно прошел по оживленной дороге из Шаффы. Так же, как я пробрался через гуркское воинство и вошел в город.

— А вам не приходило в голову, что нужно постучаться?

— Даже если стучишься, нет гарантии, что тебя впустят.

Глокта напряженно всматривался в сумрак, но никого не видел: только смутные очертания мебели да серые арки окон. За окнами лил дождь. Барабанил по подоконнику за спиной. Шурша, поливал крыши раскинувшегося внизу города. Едва Глокта решил, что наваждение рассеялось, как снова раздался голос старика:

— Я много лет наблюдаю за гурками. Такое мне назначено задание. Епитимья, если можно так выразиться, за то, что я поспособствовал расколу своего ордена.

— Какого ордена?

— Ордена магов. Я четвертый из двенадцати учеников Иувина.

«Маг! Мог бы и сам догадаться. Видимо, как тот лысый досужий старик по имени Байяз. Ничего толкового я, помнится, от него не добился, только запутался. Мало нам проблем с политикой и предательством — разбирайся еще со сказками и суевериями. Похоже, эта песня затянется до утра».

— Значит, вы маг? Простите, что не танцую от радости, — усмехнулся Глокта. — Я как-то общался с представителем вашего ордена и только зря потратил время.

— Что ж, попробую улучшить мнение о нашей братии. У меня для вас полезная информация.

— А что потребуете взамен?

— На этот раз — ничего. Гурки начали действовать. Нынешней ночью под покровом грозы пять золотых штандартов спустились к полуострову. Двенадцать тысяч копий и огромные осадные машины. Еще пять золотых штандартов сидят за холмом. Но это не все. На дорогах меж Шаффой и Уль-Катифом, меж Уль-Катифом и Далеппой, а от Далеппы до самого моря от солдат не протолкнуться. Император выставил все свои силы. Весь Юг в движении. Рекруты из Кадира и Даваха, дикие конники из Яштавита, яростные дикари из джунглей Шамира, где мужчины и женщины бьются бок о бок, — все они идут на север. Сюда. Сражаться за императора.

— И он послал такую толпу, чтобы взять Дагоску?

— Но это не все. Император построил флот! Целую сотню парусных судов.

— Зачем гуркам нужен флот? Они же не моряки! Моря контролирует Союз.

— Мир меняется. Надо меняться вместе с ним, иначе окажешься на обочине истории. Эта война отличается от предыдущей: свою армию против Союза наконец выставил Кхалюль. Много лет он ее создавал, высоко в бесплодных горах, — и вот ворота великого храма-крепости Сарканта открыты. Я видел собственными глазами. Возглавляет войско Мамун, плод пустыни, трижды благословенный и трижды проклятый, первый ученик Кхалюля. Оба они нарушили второй закон — оба поедали человеческую плоть. За ним идут Сотня Слов, едоки, последователи пророка. Долгие годы он готовил их к битве, выкармливал, обучал высокому искусству и обращению с оружием. Никогда еще со времен Старой эпохи, когда Иувин боролся с Канедиасом, миру не грозила такая опасность. С тех времен, когда Гластрод коснулся другой стороны, пытаясь открыть ворота нижнего мира.

«Ну, пошло-поехало… Обидно. Для мага он рассуждает на удивление здраво».

— Если хотите рассказать мне что-то важное, лучше объясните, что случилось с Давустом, а ваши сказочки оставьте при себе.

— Где-то поблизости едок. Я чувствую его запах. Единственная задача едока — уничтожить тех, кто противостоит пророку.

«Выходит, я в числе первых потенциальных жертв?» — сделал вывод Глокта.

— Твой предшественник не покидал стен спальни. С ним расправился служитель Кхалюля для того, чтобы защитить орудующего в городе предателя.

«Ага! Наконец-то мы говорим на моем языке».

— И кто предатель? — Глокта слышал свой голос будто со стороны — резкий, визгливый, нетерпеливый.

— Калека, я тебе не гадалка. Допустим, я знал бы ответ на твой вопрос — ты бы мне поверил? Каждый узнает все сам в свое время.

— О! — вскричал Глокта. — Ты точь-в-точь как Байяз. Говоришь много, а по делу — ничего. Едоки! Все это старые басни, ничего более!

— Басни? Разве ты не ходил с Байязом в Дом Делателя?

Глокта сглотнул комок в горле, цепляясь дрожащей рукой за влажный камень подоконника.