Прежде чем их повесят

Гуркский посол выглядел поистине величественно: крупный нос с горбинкой, блестящие умные глаза, длинная редкая борода аккуратно причесана. В просторном белом одеянии и высоком головном уборе мерцали золотые нити, подсвеченные ярким утренним солнцем. Высокий, худощавый, держался он неестественно прямо, вытянув длинную шею и задрав подбородок, а потому на все, чего бы ни удостоил его взор, смотрел сверху вниз. На его фоне просторный, великолепный зал казался жалкой потертой комнатушкой. Посол мог бы запросто сойти за императора.

Мокрый от пота, с мученически перекошенным лицом Глокта шаркал через зал, прекрасно отдавая себе отчет, каким скрюченным неуклюжей он выглядит.

«Встреча жалкой вороны и роскошного павлина. К счастью, победы не всегда достаются самым красивым. Мне повезло».

За длинным, на удивление пустынным столом сидели только Виссбрук, Эйдер и Корстен дан Вюрмс. Появление Глокты их явно не обрадовало.

«Еще бы! Вот ублюдки».

— Где же нынче лорд-губернатор? — рявкнул он.

— Отцу нездоровится, — промямлил Вюрмс.

— Жаль, что вы не остались ухаживать за больным. А где Кадия? — Ответа не последовало, он съязвил: — Какое счастье, что у вас троих более крепкие желудки! Я — наставник Глокта, — представился он послу. — Что бы вам ни наговорили, руковожу здесь я. Простите за опоздание, меня не предупредили о вашем визите.

Он испепеляюще взглянул на Виссбрука, но тот не отважился поднять на него глаза.

«И правильно, строптивый болван! Я этого не забуду».

— Меня зовут Шаббед аль Излик Бурай. — На общем языке посол говорил безупречно, голос у него был звучный, властный, такой же надменный, как и манера держаться. — Я пришел к вам в качестве парламентера от законного властителя Юга, могущественного императора великого Гуркхула и кантийских земель Уфмана-уль-Дошта, обожаемого, повергающего в трепет, благословеннейшего помазанника правой руки Бога, пророка Кхалюля.

— С чем вас и поздравляю. Я бы поклонился, но спина болит — потянул мышцы, выбираясь из кровати.

Излик едва заметно презрительно улыбнулся.

— Воистину, травма, достойная воина. Я готов принять капитуляцию Дагоски.

— Неужели? — Глокта развернул ближайшее кресло и обессиленно в него опустился. «Будь я проклят, если простою еще хоть секунду ради этого длинного олуха». — Если не ошибаюсь, капитуляцию предлагают после сражения.

— Если сражение все-таки состоится, оно будет недолгим. — Посол прошел к окну. — На полуострове в боевом порядке выстроены пять легионов. Двадцать тысяч копий, и это лишь малая часть собирающегося войска. Солдат у императора больше, чем песка в пустыне. Сопротивляться нам — все равно что бороться с приливом. И вы это знаете.

Скользнув глазами по виноватым лицам членов городского совета, посол вонзился презрительным взглядом в Глокту — взглядом победителя.

«Что ж, его уверенность вполне объяснима… Возможно, он и правда победил…»

— При таком перевесе сил на бой согласится только глупец или безумец. Вы, розовые, никогда здесь не жили. Император дает вам шанс покинуть Юг живыми и невредимыми. Откройте ворота, и вы свободны. Плывите на своих крохотных лодчонках на свой крохотный остров — и пусть кто-нибудь посмеет обвинить Уфмана-уль-Дошта в недостатке великодушия. На нашей стороне сражается Бог. Вы обречены.

— Не знаю, не знаю… Во время последней войны мы сумели за себя постоять. Все мы помним падение Ульриоха. Я прекрасно помню. Полыхал город знатно. Особенно храмы. — Глокта пожал плечами. — Наверное, в тот день Бог бродил где-то в ином месте.

— В тот день — наверное. Но были и другие сражения. Я уверен, вы помните схватку на мосту, где в наши руки попал молодой офицер. — Посол улыбнулся. — Бог, он везде.

У Глокты задергалось веко. «Знает, сволочь, что такое не забывается», — вздохнул он.

В голове замелькали картинки из прошлого. Как же он удивился, когда его пронзило гуркское копье! За удивлением и досадой — все-таки уязвим! — пришла невыносимая боль. Конь взвился на дыбы и выбросил его из седла. Боль становилась сильнее и сильнее, удивление сменилось страхом. Жадно глотая воздух, чувствуя во рту кисло-соленый вкус пыли и крови, он полз между трупов и ног сражающихся. А потом в ногу впились клинки. Страх сменился ужасом. Когда его тащили с моста, он кричал и плакал. В ту ночь ему начали задавать вопросы.

— Мы победили, — сказал Глокта, но во рту у него пересохло, и голос прозвучал хрипло. — Мы доказали, что сильнее.

— Когда это было! Мир меняется. Сложности, возникшие на холодном Севере, ставят вас в крайне невыгодное положение. Вы нарушили первое правило ведения войны: никогда не сражайся с двумя противниками одновременно.

«Рассуждает верно, не придерешься».

— Гурки уже уходили из-под стен Дагоски ни с чем, — ответил Глокта, но слова звучали неубедительно даже для него самого.

«Да уж, на ответ победителя не похоже».

Спина буквально зудела от буравящих взглядов Вюрмса, Виссбрука и Эйдер.

«Пытаются определить, кто берет верх. Будь я на их месте, я не сомневался бы, на кого ставить».