Прежде чем их повесят

— Возможно, в будущем представитель банка «Валинт и Балк» попросит вас… об услуге. Мои наниматели искренне надеются, что в случае необходимости вы их не разочаруете.

«Один миллион марок за услугу… Я отдаю себя во власть крайне подозрительной организации, чьи мотивы не понимаю даже смутно. Кроме того, именно в этой организации я еще недавно собирался искать высокопоставленного предателя. Только какой у меня выбор? Без денег я потеряю город — и со мной кончено. Меня могло спасти лишь чудо. Так вот оно! Сверкает передо мной. Заблудившийся в пустыне берет воду у любого…»

Мофис подтолкнул через стол документ: несколько аккуратно выведенных абзацев и место для подписи.

«Для моей подписи. Очень похоже на признание… Узники всегда подписывают признания. А поставить свою подпись им предлагают, только тогда, когда у них нет выбора».

Глокта обмакнул перо в чернила и поставил свое имя в указанном месте.

— На этом все. — Выверенными движениями Мофис осторожно скрутил документ и аккуратно сунул его под куртку. — Мы с коллегами сегодня покидаем Дагоску. — («Пожертвовать целую гору денег на благое дело — и так мало верить в его успех!») — «Валинт и Балк» закрывают местные представительства, но, возможно, мы встретимся в Адуе, когда разрешится неприятная ситуация с гурками. — Мофис еще раз механически улыбнулся. — Только сразу все не тратьте. — И резко повернувшись, широким шагом вышел из комнаты.

Глокта остался наедине со свалившимся ему точно снег на голову богатством. Тяжело дыша, он медленно прошаркал к распахнутым сундукам и уставился на блестящие монеты. Было в этих деньгах что-то грязное. Что-то отвратительное. Почти пугающее. Глокта захлопнул крышки, дрожащими руками защелкнул замки, сунул ключ в карман и кончиками пальцев погладил металлическую обивку сундуков. На ладонях выступил пот.

«Я богат…»

Он зажал между большим и указательным пальцами прозрачный ограненный камень размером с желудь и, развернувшись к окну, поднял его на свет. Тусклый вечерний свет, преломляясь сквозь бесчисленные грани, рассыпался тысячей сверкающих искр — голубых, зеленых красных, белых… Глокта плохо разбирался в драгоценных камнях, но почти не сомневался, что это бриллиант.

«Я очень, очень богат…»

Он взглянул на мерцающий посреди кожаного квадрата холмик камней: немного мелких, большинство крупные, а несколько даже крупнее, чем тот, что был у него в руке.

«Я невероятно, сказочно богат! Подумать страшно, что можно сделать с такой горой денег, что можно контролировать. Возможно, теперь я сумею спасти город. Да! Построю стены, докуплю провизии, оружия, наемников… Гурки в панике, смешав ряды, отступили от Дагоски. Император Гуркухула посрамлен. Кто бы мог такое вообразить? Занд дан Глокта снова герой!»

С головой погрузившись в мысли, Глокта рассеянно перекатывал в пальцах маленькие сияющие камешки.

«Но если за короткий срок потратить столь внушительную сумму, это вызовет интерес. Например, моей преданной слуги практика Витари. А уж она позаботится о том, чтобы интерес пробудился и у моего благородного хозяина архилектора. Только что умолял выслать денег — а днем позже сорю ими направо и налево, будто монеты жгут мне руки. Мне пришлось взять кредит, ваше преосвященство. Неужели? И сколько же? Всего-навсего миллион марок. Неужели? И кто одолжил вам такую сумму? О, наши старые друзья из банкирского дома „Валинт и Балк“, ваше преосвященство. Взамен они в любой момент могут попросить об услуге, правда, непонятно какой. Разумеется, я по-прежнему верен вам душой и телом. Вы же понимаете, не так ли? Я хочу сказать, это просто драгоценные камни. Целое состояние. Тело, найденное возле доков…»

Глокта погрузил ладонь в камни; твердые, холодные, мерцающие, они приятно щекотали кожу между пальцами.

«Приятно, но опасно… Ступать придется все так же осторожно. Даже еще осторожнее…»

Страх

Путь на край света предстоял долгий, это было ясно как день. Долгий, одинокий и тревожный. Россыпь трупов у дороги всех обеспокоила не на шутку. Промчавшиеся мимо всадники только осложняли ситуацию.

Ехать было по-прежнему тяжело. Джезаля постоянно мучил голод, почти постоянно — холод и довольно часто — сырость. Растертые седлом ноги, казалось, не заживут до конца его дней. Каждую ночь, укладываясь на жесткую, бугристую землю, Джезаль впадал в тревожную дремоту, и ему снился дом, а утром измученное тело ныло еще сильнее, чем накануне. Кожа зудела и горела от непривычного слоя грязи; постепенно он с ужасом понял, что воняет так же омерзительно, как и остальные. Одно это может свести с ума цивилизованного человека.