Прежде чем иволга пропоет

Какое там «пойдем»! Я в тот момент была не Дина Владимировна, учащаяся одиннадцатого класса, а воздушный шарик, который наполнили соленой водой. Когда в резиновый надутый бок ткнули иголкой, вода хлынула во все стороны, а шарик и вовсе лопнул. Осталась от него жалкая резиновая тряпочка.

Леонид Андреевич все-таки вывел меня из кафе. Я шаталась, икала и всхлипывала. У него в руках откуда-то оказался снег, и холодное шершавое прикосновение привело меня в чувство. Ясногородский умывал меня снегом до тех пор, пока я не замотала головой. Тогда он протянул мне носовой платок размером с павловопосадскую шаль.

– Пойдем в какое-нибудь другое заведение, Дина. Это у юношества желудки луженые, а в моем возрасте к фастфуду следует относиться с осторожностью.

В кафе я в двух словах рассказала ему, что произошло.

О мосте, конечно, ни слова.

– И что же ты планируешь делать? – поинтересовался Ясногородский.

Я пожала плечами и пробормотала что-то о знакомой, у которой вроде как есть свободная хата…

– Ну вот что, – решительно сказал он, вставая, – пойдем, нужно привести тебя в порядок.

У меня не было сил ни на возражения, ни на расспросы. Мы ехали в такси, обходили под дождем невысокий дом, затем поднялись по лестнице в квартиру, и там, в узком длинном темном коридоре, где нас никто не встречал, я внезапно испугалась до липкого пота. Где мы? Зачем он меня сюда привез?

– Заколдованное место, ей-богу, – сердито сказал за моей спиной Ясногородский. – Миллион раз здесь бывал, а запомнить, где выключатель, не в силах. – Он посветил вокруг экраном телефона. – Дина, проходи в комнату. Не пугайся, если наткнешься на кошку, она добрейшей души человек, даром что с хвостом…

Я стояла в промокших носках, обхватив себя за плечи, и вздрогнула, когда наконец-то зажегся свет.

Вокруг была старая комната. Не такая, как у бабушек-пенсионерок, где помутневшая польская «стенка», трухлявый диван и телевизор под салфеточкой, а просторная, с круглым столом под низко свисающей лампой и высоченными, под потолок, шкафами, забитыми книгами.

– Рина, мы приехали! – негромко позвал Ясногородский.

Откуда-то возникла высокая худая старуха в длинном черном халате и очках на шнурке.

– Леня, ради бога, я сплю, – сонно сказала она. – Устраивайтесь сами. Урсула, девочка, ты где?

С подоконника бесшумно слетела дымчатая серая кошка, метнулась в ноги хозяйке. Старуха благосклонно кивнула и исчезла.

– Октябрина Львовна – моя давняя подруга, – сказал Ясногородский, озабоченно выдвигая ящики комода. – Утром познакомитесь. Я оставлю тебя здесь, а дальше решим, что делать.

– Здесь?

Он выложил на стул стопку белья.

– Кухня – направо, туалет и ванная комната – за ней. Вода долго нагревается, но если набраться терпения, можно получить горячий душ. Твой телефон заряжен?

– Что?

– Если мать будет звонить, ты должна быть на связи.

– Кажется, да… – Я растерянно взглянула на маленький потрескавшийся экран. – Да. Три из четырех.

– Хорошо. Пойдем. – Ясногородский распахнул дверь, прятавшуюся между книжными шкафами. – Вот твое временное пристанище. Если кошка будет проситься, гони ее в шею, иначе она горшки с подоконников посшибает, я ее знаю. Завтра позвоню около десяти, а теперь мне нужно бежать. Дина, все устроится! Спи, утро вечера мудренее.

Затасканная поговорка прозвучала серьезно, весомо, будто до него никто ее никогда не произносил.

Леонид Андреевич кивнул с улыбкой, ободряюще дрогнул бровью и исчез.

В комнате была постель – широкая, на четырех кованых ножках, будто перенесенная прямиком из одного из тех спектаклей, которые мы ставили, – но я постелила себе на узкой тахте под окном. Из щелей дуло. Пятнадцать минут спустя в дверь поскреблась кошка; я открыла, начисто позабыв о наставлениях Ясногородского, и она ловко умостилась между мною и стеной, впитала своим горячим длинным тельцем все сквозняки. И правда, добрейшей души… Мне наконец-то стало тепло, и, не додумав мысль до конца, я провалилась в сон.

Мать так и не позвонила. Ясногородский заявил, что мы можем доставить ей массу неприятностей, если я захочу… Но я не хотела. Меня начинало тошнить, стоило представить, как я возвращаюсь в нашу квартиру.

Леонид Андреевич понимающе кивнул.

– Тогда давай устроим так. Рине требуется, как бы это назвать, компаньонка. Она, как видишь, человек немолодой, одинокий… Сиделка стоит денег, лишних средств у нее нет, но если бы ты согласилась пожить у нее…

Я слушала в недоумении. Получалось, что я окажу Октябрине Львовне и лично ему неоценимую услугу, если останусь в ее квартире хотя бы до лета.

– Я уже говорил, она мой давний друг и очень мне дорога…

– Леонид Андреевич, вы шутите, что ли? – довольно невежливо перебила я. – Подобрали меня как бездомного щенка, отмыли от блох, а сами такие: спасибо, что согласился конуру посторожить!

Ясногородский рассмеялся. Погладил перстень, который постоянно носил на безымянном пальце, перехватил мой взгляд. Меня завораживала смена оттенков в кристалле.