Прежде чем мы стали чужими

Смогу ли я когда-нибудь перестать думать о том, как это – лежать вот так в его руках? Наши тела слились воедино. Спать в одиночку больше никогда не будет казаться естественным. Он так уверенно двигался. По-мужски. Спать в его объятиях было самым правильным делом на свете. Может быть, так было из-за тех месяцев, что мы провели, изучая друг друга, в ожидании этой минуты. А может быть, потому, что он знал, как это делается.

10. Когда я стала твоей

ГРЕЙС

Утром Мэтт ушел. У меня и мысли не было подвергать его самоконтроль новым испытаниям.

На занятиях в субботу Порнсайк вел себя как ни в чем не бывало, но Татьяна смотрела на меня как-то странно.

– Грейс, ты вся будто светишься. Господи! – Она перегнулась через спинку стула, чтобы оказаться ко мне поближе. – Ты что, потрахалась вчера с Порнсайком после занятий?

– Ты спятила! И давай потише! – Я оглянулась, не смотрит ли кто на нас.

В этот момент Дэн сделал объявление, и это спасло нас от ненужного внимания.

– Те из вас, кто заинтересован поехать на будущий год на гастроли за границу в составе оркестра, который я набираю, пожалуйста, останьтесь после занятий. Сегодня мы проведем прослушивание.

Я уложила виолончель в чехол и отправилась к дверям следом за Татьяной. Дэн поймал меня за руку:

– Грейс, ты не останешься на прослушивание?

Я покосилась на его руку, держащую меня за локоть. Дэн стоял чуть ближе ко мне, чем это было бы прилично.

– Я должна была сказать вчера. Я собираюсь в аспирантуру. Я подала документы сегодня утром.

– Но мы говорили про этот гастрольный тур вчера вечером…

– Дэн… Профессор, я собиралась пойти в аспирантуру с первого года обучения. Я не думаю, что могу вот так сорваться и уехать на год или полтора.

– Аспирантура никуда не денется, Грейс. Я лично жалею, что не делал таких вещей, как эта поездка, когда сам был в твоем возрасте. Именно поэтому я сейчас это и затеял. – Казалось, он был разочарован.

– Это не потому…

– Что?

– Не важно. – Я почувствовала, что он ревнует. Я сделала попытку объяснить: – Чем быстрее я закончу свое образование, тем скорей я смогу зарабатывать деньги.

– Деньги в данном случае вообще не имеют значения, Грейс. Мы говорим о музыке. В тебе больше вдохновения, чем во всех студентах, которых я встречал.

Я обернулась на Тати, которая стояла в дверях, прислушиваясь.

– Для меня деньги имеют значение, потому что у меня их нет. – Я горько рассмеялась. – Зато есть куча долгов за обучение, которые надо выплачивать. – Я отняла у него свою руку.

– Ясно, – язвительно произнес он и кивнул, отпуская меня. Я поспешила присоединиться к Тати.

Как только мы вышли из аудитории, Тати толкнула меня плечом:

– Думаю, ты только что разбила ему сердце.

– Он очень хороший, но он ничего не понимает.

– Знаешь, сдается мне, я тоже.

– Ты-то что? У меня нет денег, и некому мне помогать. Думаешь, путешествовать по Европе можно задаром?

– Я думаю, это не единственная причина.

Я знала, что она хочет сказать что-то по поводу Мэтта.

– Даже не начинай. А если тебе кажется, что это так замечательно, почему бы тебе самой не пойти на прослушивание?

Она резко остановилась.

– Знаешь, а я, пожалуй, пойду. – Она повернулась и пошла обратно в аудиторию. – Пока, Грейс.

Тати не нужно было никакое прослушивание. Она была исключительно хороша. Я знала, что Порнсайк возьмет ее, но я была уверена, что она хочет, чтобы я тоже пошла. Было обидно, что даже она ничего не понимает в моей ситуации.

По пути в общежитие я прошла мимо лавочки Орвина. Он сидел на скамейке около входа.

– Привет, Орвин. – Он поглядел на меня и наморщил лоб. – Это я, Грейс. Помните? Я приходила с Дэном.

– Ах да, – он похлопал по скамейке рядом с собой. – Присядь, голубушка.

Было уже поздно, начинался мороз, и ветер от проносящихся мимо такси был особенно сильным.

– Кстати, новый смычок совершенно замечательный.

Он просиял:

– Я очень рад это слышать, Грейс.

– Я просто не могла поверить, насколько отличается звук.

Он не повернулся ко мне, продолжая смотреть куда-то перед собой, но положил свою руку на мою.

– Не забывай, это просто инструмент. Музыка, она передается сквозь инструменты, но исходит она от тебя, из твоей души.

Вау.

– Да, – прошептала я, преисполненная глубочайшего понимания. – Это правда. Но я устала от исполнения классики, и у меня от этого неприятности.

– Ха, – фыркнул он. – Я знаю, о чем ты говоришь, дорогуша. Самые лучшие музыканты всегда нарушали правила. Но фокус в том, что ты должен знать правила как следует, чтобы суметь нарушать их, как надо.

Мы долго сидели молча. Я закрыла глаза, и вдруг он сказал:

– Музыка, она же везде вокруг нас, правда?

Я слышала шорох и гудки проезжающих машин, смех и крики детей, непрекращающееся гудение разнообразных труб, вырывающееся из-под крышек подземных люков. А потом, внезапно, все эти невнятные звуки вдруг стали ясными, и волшебным образом сплелись в прекрасную симфонию. Ради такого стоило жить.

Открыв глаза, я заметила, что Орвин наблюдает за мной.

– Понимаешь, о чем я говорю? Это внутри тебя.