Преждевременный контакт

— Ты видел? Не видел. А кто видел? Может тот седой убэшник, который убил комиссара полиции? Он видел? Это он-то спец-службист? Да он бандит! Настоящий притом. А моя задача как представителя закона всегда применять оружие против бандитов без лишних слов и размышлений. Что я вчера и сделала. И у меня это отлично получилось. Посмотрю я, как они выдвинут против меня обвинение. Если осмелятся выдвинуть. Да меня ещё наградят, вот увидишь! И главное, тот седой сказал, что покойник ему самому не нравился.

От этих слов Роза завелась и раскраснелась.

— Ладно-ладно, — рассмеялся Марк, — разошлась. Хотя… ты как всегда права. Стало быть, мне надо оживать?

— А что, всю жизнь здесь прятаться? Или улетишь на Луну или на Альфа-Центавру?

— Быть или не быть, вот в чём вопрос — театрально продекламировал Марк. — Согласен, будем быть!

Теперь они смеялись вместе.

— Я никак не могу к тебе привыкнуть, — сказала Роза, когда они перестали смеяться. — Понимаю, что это ты, но… хотя тебе даже идёт. Шрамы как говорится… ну, сам знаешь.

Она вдруг смутилась.

— Не успокаивай, — с досадой в голосе произнес Марк, — тоже мне красавец. Как такое может украшать? Тогда и тебе идет простреленная рука.

— Не умничай! Когда на лице затянется, всё будет по-другому, вот увидишь. Надо верить в лучшее. Но сейчас… жесть. Вот какой из тебя сейчас апостол? Посмотри на себя. Разве что апостол погорелого театра. Отлежишься здесь, отдохнешь, отъешься, приведёшь себя в порядок. А там, глядишь, всё само собой и наладится. Я разузнаю, что и как, а потом будем тебя оживлять. Так что отлеживайся пока.

— Я что похож на медведя? — Марк попытался придать голосу командный тон. — Отлеживаться в берлоге не намерен. А вот ты обязательно должна отлежаться. Куда тебе сейчас с такой рукой. И потом, пока я не ожил, я — покойник. А вот ты…

— Марк! — не менее властным тоном прикрикнула Роза. — Ты в чьём доме находишься? К тому же сам сказал, тебе необходима моя помощь. Так вот, пока не придёшь в себя, ухаживать за тобой буду я.

Здоровой рукой она взяла подушку и вдруг швырнула её в Марка. Вот так просто, как в детстве.

— Ах, так! — весело закричал тот, поднял упавшую на пол подушку и бросил обратно в Розу.

Импровизированный снаряд пролетел мимо, столкнул с полки большую фарфоровую вазу, и та вдребезги разбилась о пол. Ошарашенные оба, они открыли рты и замерли на мгновение в ожидании, словно прямо сейчас в комнату войдет бабушка Розы и накажет обоих, лишив сладкого. Но естественно никто не вошёл, и они заливисто расхохотались веселым звонким смехом.

Оба вели себя как дети. Не зло пререкались, перебивали друг друга и говорили с напускной значимостью. А внутри у каждого был трепет перед завтрашним днем, чувство опустошенности и одновременно наполненности. И огромное желание защитить друг друга от страдания и боли. Поэтому и подшучивали по-доброму над своими ранами, как солдаты после тяжелого боя подначивают друг друга, чтобы не завыть, не зарыдать, не застрелиться от безысходности. И каждый из них старался спрятать за напускным безразличием какое-то новое ощущение, неведомое ранее, непостижимое, но заставляющее светиться их глаза добротой и нежностью, несмотря на усталость, на боль, на чувство безнадежности. И такой симбиоз вполне понятного и осязаемого трепета вместе с новым неизвестным до сегодняшнего дня желанием, волновал и будоражил их.

Они сидели в маленькой комнатке, и каждый хотел, чтобы эти минуты, проведённые рядом друг с другом, продолжались как можно дольше. Какая-то теплота заполнила пространство, и они купались в этой теплоте. И колкости, запускаемые друг в друга, лишь веселили. Всё пережитое вчера осталось позади, и было уже пережито. А что будет завтра — будет завтра. Но сегодня, этим светлым солнечным утром, во всей Вселенной были только они, и казалось, что всё случившееся, в конце концов, разрешится наилучшим образом. По крайней мере, для них двоих. И то чувство, сейчас ещё крохотное, только-только зарождающееся, а вместе с ним робко зарождающееся ощущение счастья, скоро станут огромными как Вселенная, и заполнят собой весть мир и всё вокруг. И всё плохое и непонятное, что окружает сейчас — и злые убэшники, и добрые пришельцы, и всё страдание, и вся боль, пришедшая не по их воле в их жизнь, останутся во вчерашнем дне, далеко за пределами этого утра, за пределами нового дня.

Они ещё долго смеялись, задирали друг друга, по очереди угрожая подушкой, подшучивали друг над другом, наигранно обижались и тут же заново начинали смеяться, не в силах остановиться.

И вдруг одновременно замерли и посмотрели друг на друга как-то по-новому, по иному, не так как раньше.

Глава 22