Президент

Насчёт этого Сетин позвонил только вчера и поставил перед фактом. Завтра встреча в десять. Господин приедет. Встретить, уважить, отложить все другие дела. Что скажет, то делать, ты сам обещал. Вот и стоял сейчас перед окном директор крупной корпорации, и била его дрожь, потому что он боялся. Чего? Он не знал. Не мог сказать. Но подсознательный страх рушил всю его напускную уверенность и театральное величие, которое он умел очень хорошо обыгрывать на людях.

От мыслей отвлекла секретарша Леночка, которая вызвала по селектору и сказала:

— Господин директор, у нас всё готово. Вы идёте встречать?

— Иду, иду, — ответил директор крупной корпорации и неуверенной походкой вышел из кабинета.

29

В прошлой жизни я больше всего на свете боялся двух вещей — поездки с незнакомым водителем и темноты. Так как не знаешь, как поедет водитель, и каких пируэтов можно от него ожидать. А темноты, потому что однажды в плацкарте ночью «словил» чью-то волосатую ногу прямо в открытый рот, когда шёл по вагону и говорил с коллегой. Было и смешно, и обидно. Правда. Было такое выражение тогда — «в рот мне ноги». Вот совсем в тему.

Это было в годы студенчества, тогда я работал проводником на поезде Свердловск — Адлер, и после первого курса пошёл зарабатывать деньги в семью. Обучение в моём университете было платным и надо было хотя бы минимально помочь родителям. Или заработать себе на небольшие траты, новую одежду и питание.

Работа проводником заложила неплохой фундамент в мою личность, но, тем не менее, недостатки, конечно же, были. Это и старые, плохие вагоны, которые на ладан дышали, это и воровство со стороны разных пассажиров, и достаточно тяжёлые условия труда, и высокие требования к студентам-проводникам. Но эту работу я любил. Беззастенчиво, бескорыстно и всем сердцем. Ибо подобная работа закаляет тебя. Такая работа учит тебя труду. Тому, что деньги даются нелёгко. Что для этого иногда надо и «толчки подраить», и четыре раза в сутки подмести вагон и помыть. А самое главное — это, конечно, ответственность за жизнь и здоровье пассажиров.

Было тяжело, но интересно. Один из лучших периодов моей жизни. Именно тогда мне стали открываться новые горизонты психологии и понимания людей. Именно тогда я, будучи глупым и наивным, стал понимать всю суровость жизни.

И теперь, занимая уже более ответственный пост, — скажем так, максимально возможный в отдельно взятой стране, я пытался все эти свои знания свести воедино и использовать во благо страны. Но речь пока не об этом.

Так вот, раньше я боялся быть пассажиром у новых водителей и темноты, а теперь боялся ещё и камеры, на которую мне предстояло зачитывать новогоднее послание россиянам. Всё это дело планировалось провести, как следует, — с фоном у Кремлевской стены, под бой курантов, в деловом костюме, с серьёзной физиономией. Зачитать серьёзную речь, всех поблагодарить, пообещать светлое будущее и т. д. и т. п. По крайней мере, вся моя команда категорически настаивала на подобном сценарии.

Поэтому с начала декабря мы готовились в любую свободную минуту. Мне сочинили длиннющую речь, которую я должен был читать, глядя в камеру, где вся эта речь будет высвечиваться, но зрачки у меня, понятное дело, бегать не будут — все будет тип-топ.

Со мной две недели работали лучшие постановщики речи, даже один известный режиссёр заезжал. Вокруг только и было разговоров, как важна эта речь для страны. Мол, это покажет и народу, куда мы будем двигаться и чего ожидать, это и покажет всему миру, что мы великая страна, и что с нами надо соответствующе обращаться.

Но все эти тренировки, уроки и «толкание речей» абсолютно не прибавляли мне смелости и стойкости перед объективами. Да, проводить встречи и ходить под пристальным вниманием прессы я мог, а вот стоять так перед камерой, один на один — ну совсем никак. Меня трясло, я сбивался в тексте, постоянно убирал руки за спину, был бледный — короче, ничего интересного не получалось. И это несмотря на всю детскую закалку выступлений на сцене на различных утренниках.

И вот, за неделю до нового года, когда уже прошли все более-менее значимые мировые события, и можно было уже что-то окончательное записать для всех наших одиннадцати часовых поясов, мы в очередной раз собрались в кремлёвской студии для записи моего новогоднего обращения. И я в очередной раз стоял перед камерой и пытался сосредоточиться, глядя в стеклянный глаз объектива, пытался вспомнить все эти обращения президентов к себе, как к народу, и в очередной раз запинался, как первоклассник, рассказывающий стихотворение. Хотя, честно говоря, в первом классе я рассказывал лучше.

— Михаил Олегович, я Вам чай заварила мятный, будете? — «хвостик» как могла, поднимала мне настроение и поддерживала в эти трудные периоды записи, за что я был очень ей благодарен.

— Нет, Жанна Аркадьевна, я уже не могу ни пить, ни есть. Эти съемки выжимают все соки, — честно признался я.