Так спрашивается: правильно ли вел себя Сорока, видя все это? Но, оказывается, его невмешательство никому не принесло пользы: ни Алене, ни Гарику. Даже наоборот: сам того не ведая, он доставил девушке много горьких минут. А ведь все, по-видимому, оттого, что он недостаточно был уверен в себе и в своих друзьях. Ему запомнилась где-то вычитанная строчка: «От недостатка уважения к себе происходит столько же пороков, сколько от излишнего к себе уважения».
Алена отвела рукой от лица волосы и посмотрела на озеро. Над сосновым бором небо было чистым, прозрачно-зеленым. Солнце скрылось за Каменным Ручьем, но его лучи, преломляясь, еще прорывались то здесь, то там. И от этой игры света и тени вода все время меняла свой цвет: то свинцовая, то иссиня-зеленая, то багровая, как закипающий в домне металл.
- То, что я сейчас скажу, - нарушила затянувшееся молчание Алена, тебе не понравится… Но если ты настоящий друг, постарайся понять меня… Только ты один виноват в том, что произошло. Ты и сейчас для меня, кроме отца, самый дорогой человек на свете, Тимофей… Не улыбайся! (Он и не думал!) Это правда. Но сейчас все мои мысли не с тобой, а с ним… Это налетело на меня нежданно-негаданно, как вихрь. И сама не узнаю себя. Скажи он: «Пойдем со мной хоть на край света!» - и я, не задумываясь, пошла бы…
- И он сказал? - откашлявшись, произнес Сорока.
- Да.
Она пошевелилась, но головы не повернула, не решаясь взглянуть на него.
Снова повисла долгая тяжелая пауза. Где-то за домом раздался негромкий девичий смех, потом приглушенный голос Гарика. Распахнулась дверь, на крыльце показался Сережа. Постоял, повертел головой, но, никого не увидев, зевнул и снова скрылся в доме. Немного погодя квадратное окно с синими наличниками мягко осветилось: Сережа запалил керосиновую лампу.
- Я чувствую себя виноватой в том, что произошло.
- Ты здесь ни при чем!
- Я поеду с ними, - сказала она.
- В машине места для тебя нет. Их же пятеро!
- Нина остается здесь… - совсем тихо ответила Алена. - Вместо меня. Она будет о вас заботиться.
- Вон оно что… - сказал Сорока. - Вы все продумали.
- Так надо, Тима.
- Кому надо? - гневно выкрикнул он. - Ему?
- Мне, - удивленно взглянула на него Алена. - И пожалуйста, не кричи на меня.
- Это будет большая ошибка с твоей стороны, - совладав с собой, сказал Сорока.
- Возможно, - согласилась она. - Но я не могу ничего с собой поделать… Понимаешь, это сильнее меня.
- Тогда о чем мы говорим? Ты уже все решила.
- Я думала, ты меня станешь отговаривать… - разочарованно ответила она. - Больше того: не отпустишь.
- Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думала.
На этот раз она повернулась к нему и заглянула в глаза.
- Оказывается, ты меня неплохо знаешь!
- К сожалению, я только сейчас стал тебя по-настоящему узнавать, - с горечью вырвалось у него. - Слишком поздно!
- Ты ведь так и не сказал: любишь ли ты меня?
- Теперь это не имеет значения.
- А все-таки? Любишь или нет? - Ее губы совсем близко, красивые глаза сейчас совсем черные, и в них яркий блеск.
- Я тебе этого не скажу, - отвернулся он.
- Вот! - торжествующе воскликнула она. - Ты и сам не знаешь! Верно? Не знаешь ведь?
Зачем она так? Теперь-то он наверняка все знает, но что это может изменить?..
- Пусть будет так, - против воли согласился он.
- Ты гордый парень, Тима, - сказала она. - И ты не можешь быть другим. Наверное, и не надо.
- Когда ты уезжаешь? - спросил он.
- Завтра утром. Мы поедем в Москву, потом во Владимир, Суздаль… - Она запнулась, подцепила пальцами ног влажный песок и подбросила вверх. - Я вернусь через неделю. Самое позднее - через десять дней.
- А как же… - Он кивнул на дом, за которым слышались приглушенные голоса Гарика и Нины.
- Гарику это уже безразлично, - усмехнулась она. - Выходит, зря ты так старался для друга, Тимофей? - Она насмешливо посмотрела на него.
- Выходит, - сказал он. - Я не про Гарика - про Сережу.
- Ты ему сам объяснишь.
- К чему тогда эта комедия: любишь - не любишь?
- Это не комедия, Тимофей, - серьезно сказала она.
Он резко поднялся и сразу заслонил собой озеро, остров.
- Тебе надо выспаться перед дорогой, - сказал он, глядя в сторону. Ветерок, взрябивший воду у берега, зашуршал осокой.
- Ты верен себе, - сказала она. - Опять заботишься… - Она вскочила со скамейки и подняла вверх лицо, стараясь заглянуть ему в глаза. - Послушай, Тимофей… Выбирай одно из двух: если ты скажешь, чтобы я осталась, я никуда не поеду, как бы ни хотелось, но… но, возможно, никогда тебе этого не прощу. Даже, может быть, возненавижу. Или - я поеду, но ты никогда меня за это не будешь осуждать, что бы ни случилось…
- В таком случае поезжай, - сказал он, глядя ей в глаза. Нет, он первым ни за что не отведет свой взгляд. Что у нее сейчас на уме? И почему иногда так трудно понять близкого человека? Да и в самом себе подчас невозможно разобраться. Он готов полжизни отдать, лишь бы она не поехала с этим… Но у него нет таких слов, которые бы ее остановили. А и были бы, он вряд ли их произнес бы…