- Кто это придумал ему такое имя?
Непонятная это вещь - храбрость. Гриб держал дымящуюся бомбу в руках и посмеивался. Мы с Гариком чуть со страху не умерли, а он хоть бы что. А когда Дед насел на него, так сразу побелел и быстренько домой смотался. И Алёнка одна может по лесу бродить весь день, не боится ночью выходить из дому, а как гром загремит, так побледнеет и начинает полотенцем закрывать зеркало. А потом ложится на диван и на голову подушку кладёт. А я люблю смотреть на грозу. И не страшно мне, а, наоборот, весело - так и хочется выбежать под хлёсткий дождь и прыгать по лужам. Я иногда так и делаю. Когда никто не видит. А до чего приятно стоять под ливнем без кепки и чувствовать, как по голове щёлкают капли, а рубаха прилипает к телу! Говорят, кто простоволосый стоит под дождём, тот быстрее вырастет. И ещё я люблю смотреть, как дождевые капли хлещут по лужам. Лужа пузырится и кипит. А иногда появляется маленькая радуга. Из звона и пузырей. Поиграет маленько и пропадёт. Алёнка этого никогда не видит. Она прячется под подушкой.
- Где же ты, солнце ясное? - произнёс отец, поднимаясь из-за стола. - За горами, за долами, за дремучими лесами… Пойдёмте, ребятишки, за солнцем?
Мы с Алёнкой посмотрели на окно. Капли суетливо торкались в стекло. Не успеешь до озера дойти, как холодные струйки потекут за воротник.
- Вы знаете, чем сейчас в лесу пахнет?
Мы не знали.
- Грибами, - сказал отец, - Грибами, которые ещё не вылупились на свет божий.
Грибы, которые ещё не вылупились, не интересовали нас с Алёнкой. Вот если бы они появились, тогда бы мы побежали в лес.
- Вы слышали когда-нибудь, дикари несчастные, как шумят берёзы под дождём?
И этого мы не слышали. Я полагаю, что они шумят под дождём так же, как и осины, и клёны, и вязы, и другие лиственные деревья.
- А кукушку хотите послушать?
Зачем обязательно это делать на дожде? Кукушку можно послушать и потом, когда дождь перестанет. Здесь какие-то скупые кукушки. Несколько раз я просил их посчитать, сколько лет мне жить. Раза два прокукуют - и молчок.
Отец прошёлся по комнате. Он на ходу взял Алёнкину книжку, прочитал название и снова положил.
- «Роб Рой»… Вальтер Скотт. А ты «Гойю» читала?
- Про что это?
- Про Гойю.
- Он был рыцарь?
- Шпион какой-нибудь, - сказал я.
Отец схватился за голову:
- Дикари! Троглодиты! Питекантропы!
Ну, теперь всех доисторических ископаемых переберёт!
- Они до сих пор не знают, кто такой Гойя!
- Мы ещё маленькие, - сказал я.
- Папа, ты хотел идти за солнцем, - сказала Алёнка. - Только сначала скажи, кто такой Гойя?
- И вы не знаете, кто такой Микеланджело? Рубенс? Тициан? Рембрандт? Ван Дейк?
- Великие художники, - сказала Алёнка.
- Нет, скульпторы, - заметил я.
- Дети! - вскричал отец. - Немедленно собирайте чемоданы, летим в Ленинград!
- Зачем? - в один голос спросили мы.
- Я вас поведу в Эрмитаж, потом в Русский музей, потом в Казанский и Исаакиевский соборы…
- Мы там были, - сказал я.
- Мы будем туда ходить каждый день! - гремел отец. - Мы будем там ночевать. И изучать, изучать, изучать произведения великих живописцев и скульпторов.
- Это великолепно! - воскликнула Алёнка. - Серёжа, ты слышал? Наш папа теперь каждый день будет приходить в четыре с работы, и мы вместе будем ходить по музеям и картинным галереям! Наконец-то наш дорогой папочка вплотную займётся воспитанием своих необразованных детей!
- Почему в четыре? - перестал ходить по комнате отец. - У меня ведь на вечернем отделении лекции… Мы будем иногда по утрам ходить. Да-а… По утрам я должен быть в лаборатории. Мы будем ходить…
- Ночью! - воскликнула Алёнка. - Кругом тишина, а со стен во всей своей первозданности смотрят на нас картины гениальных художников. Потрясающее зрелище! Вот только нужно договориться с администрацией музеев, чтобы нас пускали туда по ночам… Ну, это папа возьмёт на себя.
Отец улыбнулся и озадаченно почесал затылок.
- Почему, собственно, я с вами должен ходить в музеи? Так сказать, водить вас за ручку? А сами? Дорогу не найдёте?
- Ты всегда прав, - сказала Алёнка. - А всё-таки скажи: кто такой Гойя?
- Ничего не выйдет, - ответил отец. Он надел плащ и ушёл в лес слушать кукушку. Дед проводил его до порога и остановился в глубокой задумчивости: перевалить через порог или остаться в избе? Он повернул морду в нашу сторону, как бы спрашивая совета, но мы молчали. И тогда Дед тяжело, как он это умел, вздохнул и, отворив мордой дверь, ушёл вслед за отцом. Весь вид его говорил: служба есть служба, ничего не поделаешь.
- Какие мы с тобой неотёсанные, - сказала Алёнка.
- Отешемся, - сказал я.
- Раз в неделю можно ходить в музеи, - продолжала Алёнка. - Живём в таком городе, а совсем не знаем его.
- В музеях пахнет мышами, - сказал я.
- На чердаках не только мышами пахнет, а и кошками… А ты иногда часами торчишь на чердаке.
- То на чердаке, - сказал я.
В сенях хлопнула дверь. Кто-то идёт к нам. Наверное, отец раздумал идти в лес. Кукушку можно слушать и дома, стоит только окно распахнуть.
Дверь отворилась, и на пороге появился Сорока. В руках у него мокрый мешок.
- Вот не ждали! - сказала Алёнка.