Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

– Вот этого не надо! – сорвалось у Чернышева, Л. довольно улыбнулся.

– Хорошо, импровизируйте. Это пригодится. Если же отвернетесь от улыбки фортуны, звоните, оставьте месседж. Но я буду готовиться к встрече. Что бы вы ни решили, но я завтра начну реконструкцию ваших апартаментов. Вы знаете, нынче иностранца в Московию калачом не заманишь. Гостиницы разваливаются в прямом смысле этого слова… Как и всё остальное. Поэтому мы действуем по принципу on-demand. Вы заказали номер, – немедленно бригады иностранных рабочих начинают ремонт, – через неделю номер блистает, равно как и все службы, на него ориентированные. «Ритц-Карлтон», думаю, вам подойдет. В центре – на Тверской, между Никитским и Газетным. Зона охраняемая: посторонних и собак нет. Думаю, соединим два люкса для вас лично, весь остальной этаж – для прессы, сопровождения, охраны…

– Ну, вы размахнулись.

– И в любом случае, прошу, ни слова о сегодняшнем разговоре. Да вы и сами в этом заинтересованы. Если удар, то внезапный, если сматывать удочки, то без позорной огласки. До встречи.

Л. исчез так же неожиданно, как и появился. Прямо Азазелло какой-то, – подумал Чернышев, и словно в подтверждение его мысли, сильный порыв ветра, несший запах хлорки, тряхнул деревья, завертел скрипучими вывесками, чуть не отбросил выходившего Чернышева обратно в щель…

* * *

– Ну, ты, блядь, опять вчера нажрался, как сволочь.

– Так аванец давали. А чо?

– Так не дрова же несешь, козел.

– Опять козел, козел. Чо я тебе сделал?

– Под ноги смотри, дурак. Человек, все-таки.

– Грубая ты, Евдокия. Какой он человек! Жмурик почти.

– Это я из тебя жмурика сделаю. Двинь к стенке, что б проход не загораживать.

– Так тут наблевано.

– Это давешний, наверное, упокой Господи его душу…

* * *

Хорьков не помнил, чтобы они беседовали вот так: в выходной день, удобно расположившись в больших кожаных креслах, в малой парчовой гостиной, а не в официальных залах, без стенографисток и охраны. Мягко светились надписи: «Звуколиквидатор активиз.», «Антипрослушка активиз.», «100 % блок.». И Президент был тих, внимателен, внешне спокоен, даже улыбчив, и его улыбка не походила на волчий оскал, а была непривычно доброжелательна и участлива: так обычно он смотрел на своего сенбернара. «Мимикрирует, приспосабливаясь к новой ситуации, или впрямь очко играет», – размышлял замглавы и ответно улыбался смущенно и хитровато, не теряя, однако, вид государственного мужа, озабоченного процветанием Отечества. Да и состав участников встречи был неформален и нетрадиционен; Президент, граф Энгельгардт, о. Фиофилакт (в миру Аркадий Крачковский) и он – Всеволод Асламбекович. Сучина, зама по нацбезу, даже командира Сводного отряда воздушного сопровождения (и по совместительству ближайшего телохранителя) не было, не говоря о мелких сошках, как старший дублер, премьер или спикер. «Значит, самых приближенных и верных собрал», – посмотрел на Хорькова Энгельгардт. – «И самых умных», – кивнул тот в ответ. Говорили трое: шеф госпорядка, Хорьков и Президент. Отец Фиофилакт, по обыкновению, молчал, прихлебывал с присвистом коньяк – тоже впервой, ранее у Президента алкоголь даже на приватных встречах не подавался. Батюшка что-то шептал про себя, шевеля пухлыми губками, короткими толстыми пальчиками катал по столу бумажный шарик, а минут через сорок, когда вопрос «что делать» был поставлен ребром, и вовсе встал, откланявшись и сославшись на необходимость присутствовать на Воскресной Божественной Литургии архиерейским чином в Успенском соборе, покинул высокое совещание. Президент скептически улыбнулся и приподнял левую бровь, – и это было диковинно, ибо всегда и без исключений Лидер Наций смотрел на своего духовника с кротостью, почитанием и сыновней любовью. Приподнятая левая бровь и ухмылка для людей ближнего круга однозначно читалась: «Ну, вот и побежали с корабля…».