Новости из России (привыкнуть к новому названия страны Наташа не могла) сыпались, как лисички из лукошка. Эти новости и радовали, и приводили в отчаяние. Чем успешнее въезжал в новую роль ее муж, тем ощутимее чувствовала она и жуть неизбежного расставания с ним, и мрак одиночества, и, самое страшное – неотвратимость его гибели. Вместе с тем, элементарный азарт провоцировал невольную радость: «мой-то побеждает!» Впрочем, спортивный ажиотаж моментально сменялся подавленностью и тяжкими размышлениями. Она знала своего мужа. И она любила его. Любила и помнила каждую морщинку его лба, порхающую нежность ладоней, его капризы и чудачества, запах кожи и сердитое сопенье, недоуменный взгляд, когда уголки губ резко опускались, а брови взлетали трамвайными дугами, и виноватую понурость похмельного утра, взрывчатую ярость, смерчем меняющую его человеческий облик на облик разъяренного зверя, и слова любви, и саму любовь, – и это она помнила более всего остального. Она прекрасно понимала, что его ничто не остановит, коль скоро он надумал, но надеялась на чудо, надежда сменялась неизбежным прозрением. Ведь весьма вероятно, что его не зарегистрируют, а если и зарегистрируют, то лишь как мышку, с которой играет кошка – у них там всесильные чипы. Но побежденным он никогда не вернется. Скорее погибнет. Он мог бы отыграть всё назад, но это возможно именно сейчас, сию минуту. Однако он не отыгрывал, значит, он, ее Чернышев, человек не только не глупый, но мудрый, искушенный, проницательный, понимает, что у него есть шанс, причем не просто шанс, у него на руках козыри…
Она старалась охолонуть себя, отрезвить, но мощная жажда и потребность жить, а жизнь она представляла только с ним – с Олегом, – эта жажда и потребность уносили ее опять и опять в несбыточные иллюзии: всё это закончится, как сон, он вернется, не важно, как: победителем или побежденным… И так без конца – изнурительно, тяжко, всё глубже и глубже. Круговорот воды в природе.
…Нет, не вернется. Он погиб, и нечего зря себя терзать. Непонятно было только одно: гибель будет физической, то есть он будет побежден и сметен. Или он будет победителем. А это означает гибель нравственную. Иначе в России быть не могло. И что страшнее – и для него, и для нее – было непонятно.
Широкое полотно MassPike’a было пустынно. Вдалеке, изредка скрываясь за плавными поворотами, маячили размытые туманом розоватые габариты. Кто-то тоже не спал, спеша, может, домой, к семье… Наташа любила ездить по ночному хайвею. Идеальное покрытие трассы, чуть шурша, поглощалось машиной, было тепло, уютно, спокойно. Ранее, возвращаясь с работы домой, она предавалась мечтам, чаще – строила планы на ближайшее будущее, ещё чаще – обдумывала меню ужина. Сейчас же она вдруг со всей ясностью и беспощадностью осознала, почувствовала каждой клеточкой своего тела то, что знала умом: никакого совместного с Олегом ужина уже
Манящие дальние огоньки исчезли – машина свернула куда-то. Стало клонить ко сну. Наташа вынула из бардачка коробочку с леденцами: Олег когда-то научил, что если за рулем начинают слипаться глаза, надо что-то пожевать или пососать – работа слюнных желез якобы снимает утомляемость и подавляет дремоту. И действительно, помогало. Вот и сейчас – разделительные прерывистые линии стали виднеться отчетливее, сонливость истаивала.