Президент заказан. Действуйте!

– Вот я о том и говорю! Кстати, некоторые средства массовой информации уже поспешили назвать вас вором, жуликом и преступником. А ведь до вступления решения суда в законную силу никто не имеет права заявлять, что тот или иной человек совершил уголовно наказуемое деяние. Я, как вы понимаете, прежде всего имею в виду налоговое мошенничество, которое вам вменяется. Таким образом...

Продолжая сыпать цифрами, датами и специальным юридическим жаргоном, Логвинов незаметно извлек из кармана записку, прошитую суровой ниткой – ту самую, полученную им вчера вечером от Юрия Чудина на станции метро «ВДНХ». Сухие пальцы Дмитрия Антоновича аккуратно расправили бумагу и протянули ее Холезину. Тот мгновенно накрыл листок ладонью, положил к себе на колени и прочитал под столом; ведь в этой комнатке с забранным решеткой окном могли быть установлены не только прослушивающие устройства, но и подглядывающие...

Несомненно, новость была именно та, которую бывший глава «Лукоса» так долго ждал. Лицо его мгновенно просветлело.

– Дмитрий Антонович, у вас сигарет нету? – спросил он, стараясь вложить в свои интонации как можно больше обыденности. – Я свои в камере забыл.

Логвинов не курил, однако сигареты носил с собой всегда: человек, всю жизнь занимавшийся уголовным правом, понимает, что означает курево для его клиентов.

– Прошу.

– Спасибо, – смяв записку, Холезин положил ее в пепельницу и поджег, и лишь после этого прикурил, с удовольствием затянувшись.

– Вот вам ручка, вот лист бумаги, – как ни в чем не бывало, продолжал адвокат. – Пожалуйста, напишите мне подробно, кто, когда и при каких обстоятельствах впервые заявил, что «Лукос» занимается не «скважинной жидкостью», а именно нефтью...

Дорогущий «паркер» с золотым пером лег на мелованный лист бумаги. Прикрыв лист рукой, подследственный вывел только одну фразу: «Срочно организуйте пресс-конференцию, активизируйте американских и западноевропейских акционеров».

Сложив листок, он протянул его собеседнику.

– Дмитрий Антонович, – произнес Холезин, не в силах удержаться от улыбки. – Мне кажется, что в свете вновь открывшихся обстоятельств так называемое «дело „Лукоса“ наверняка зайдет в тупик. На суде государственному обвинению придется или отыгрывать ситуацию назад... или же никакого суда вообще не будет. Или же меня амнистируют прямо в зале суда. Или же признают явную политическую составляющую процесса...

Листок, подписанный арестантом, был прочитан Логвиновым на коленях под столом, после чего немедленно сожжен в пепельнице.

– Вы хотите сказать, что налоговые претензии будут признаны необоснованными? – Естественно, адвокат прекрасно понял откровенную двусмысленность последней фразы, однако ничем этого не выдал. – Боюсь, это невозможно без соответствующего решения суда. Если вы, конечно, имеете в виду активы «Лукоса».

– Вновь открывшиеся обстоятельства кардинально изменят расстановку сил, – почти открытым текстом продолжил бывший нефтяной олигарх. – К тому же общественное мнение наверняка изменится, когда станет очевидным, что ни о каком споре хозяйствующих субъектов речи и быть не может. Впрочем, все честные люди и так на нашей стороне. Я это по своим сокамерникам знаю...

Концовка встречи прошла несколько скомканно. Холезин, глядя на толстую решетку окна, улыбался своим мыслям. Логвинов же продолжал бубнить про «презумпцию невиновности», про то, что «закон не имеет обратной силы» и даже про нормы «римского права», принятые всеми цивилизованными государствами.

– Да какое еще «римское право»! – неприязненно перебил Холезин. – Тут одно только право: право сильного. Ладно, Дмитрий Антонович, спасибо вам большое. Если вас не затруднит – сообщите семье, что у меня все в порядке. Жив, здоров, очень рассчитываю в самое ближайшее время быть освобожденным прямо в зале суда. Только не говорите, что находите меня уставшим и осунувшимся...

В свою люксовую камеру на «большом спецу» бывший владелец «Лукоса» был отконвоирован только к обеду. Теперь арестант не обращал внимания ни на окрики конвоира, ни на омерзительные бутырские коридоры, которые внушали ему страх и уныние. Холезин был настолько возбужден полученным от адвоката известием, что совершенно потерял аппетит. Перекусив нежнейшим виноградом, доставленным с утра из Елисеевского, он закурил «Бенсон», улегся на койку, заложив руки за голову. Впервые за все время пребывания в Бутырской тюрьме Холезин поймал себя на мысли, что не прочь выпить.

Впрочем, любую элитную выпивку можно было заказать через «вертухаев»; бутырские «рексы» традиционно глубоко плевали и на все существующие уставы, и на чрезвычайный статус того или иного подследственного, и на любую законность...

– Когда суд, Аркаша? – спросил фальшивомонетчик, чья койка стояла слева.

– В самое ближайшее время. Мне еще два тома уголовного дела осталось изучить.

– «Червонец» тебе наверняка впаяют, – сочувственно предположил хакер, чья койка стояла справа. – Дело заказное. Факт.