Презирая дымы и грозы

— Потому что с базой проще — раз в пятилетку подписал договор и сиди протирай штаны, пока они вам будут гнилые остатки привозить. А с колхозами работать хлопотно, много бегать надо, каждый день созваниваться...

— Ну бегай, бегай, пока молодая...

Да не такая уж молодая, подумала Прасковья Яковлевна. Но что ей оставалось делать, если под лежачий камень вода не течет?

Через неделю она вышла на работу в овощной киоск, отремонтированный, покрашенный, с новыми полками и прилавком и снабженный большим информационным щитом. С тех пор покупатели у ее прилавка не выбывали. Она умела закрутить дело так, что люди сами организовывались в группы и крупные заказы той или другой группе лиц в киоск привозили тогда, когда у них была возможность их забрать. Вся ее работа зависела от колес: от четкой организации привоза продуктов и их продаж. Это помогало не затариваться и обходиться без залежавшихся остатков. Фактически киоск работал под заказ покупателей. Крутиться приходилось крепко, с утра по часу висеть на конторском телефоне, проверяя все контакты и операции предстоящего дня и улаживая сбои, если они случались.

Прасковья Яковлевна понимала, что долго работать в таком нечеловеческом темпе не сможет, но заработки шли надежным потоком, а хоть немного подкопить денег ей не мешало. В этом году ее старшая дочь оканчивала школу и поступала в вуз.

Падая и поднимаясь

Супружеские горечи

Пока Прасковья Яковлевна не работала и держала в своих руках семейный образ жизни, сохраняя его строгость, размеренность и стабильность, все в ее отношениях с мужем было не то чтобы хорошо, но сносно. Жить в ладу с красивым мужем вообще сложно, а тут гремучая смесь — горячий темперамент, мужской шовинизм, обусловленный восточной кровью, и послевоенный дефицит мужчин. Подросшие девицы кое-как находили пару среди сверстников, а вот молодым вдовам было не позавидовать, они издалека кидались на кого придется. Известно — настрадавшиеся женщины искали хотя бы временную, а то даже и иллюзорную опору, чтобы совсем не завыть от тоски и безнадежности.

Как же тут было бедному Борису Павловичу не поддаваться соблазнам? Едва только жена пошла на работу и, что называется, спустила его с глаз, как он и воспользовался этим.

Правда, в какой-то степени был он предусмотрительным человеком и заводил шашни да шуры-муры только с замужними фифами. Но такие узелки, бывало, завязывал и таким потом подвергался преследованиям, что обращался за помощью... к жене, чтобы она избавила его от возникших отношений. Приносил ей стопки писем от женщин (которые зачем-то сохранял, тщательно пряча) в доказательство того, что это они за ним бегали, а не он за ними. Особенно упорно пришлось Прасковье Яковлевне оборонять мужа от некоей Путьки, такое она дала ей прозвище. Путька была моложе Прасковьи Яковлевны лет на пять-семь, имела мужа, вернувшегося с войны без одной ноги. Мужчина этот (фамилия его — Федорченко, имя забылось) был очень даже симпатичным, солидным с виду, степенным, уравновешенным, чего нельзя было сказать о самой Путьке, довольно страшненькой лицом, да еще рыжей, конопатой и гулливой. Двое детей у них было, две девочки... Но вот ничего на эту женщину не действовало!

Еле-еле Прасковья Яковлевна совладала с нею, но отвадила.

Но это было давно, когда у Бориса Павловича еще никакого транспорта не было, даже велосипеда. Потом он его купил, на толоке учил Прасковью Яковлевну ездить, дочек учил... Со временем оставил им велосипед, а себе купил мотоцикл.

Теперь, когда Прасковья Яковлевна пошла на работу и уставала там, и мысли ее бывали заняты работой, Борис Павлович после рабочей смены разъезжал на своем ИЖ-49 по окружным хуторам, где искал приключения и возможность сочетать полезное с приятным.

Дома они держали небольшое хозяйство — кур и свинку, — которых надо было чем-то кормить. Ну, летом куры сами искали пропитание, гуляя на воле — их тогда взаперти не держали, — а на зиму приходилось, конечно, покупать для них пшеничку. Для всеядной же свинки хватало объедков да того, что выращивалось на приусадебном огороде — свеклы, тыквы, кукурузы. Но все это домашнее животноводство было, как сказать, — несерьезно, больше не для пользы, а для порядка: как же жить в селе и не держать во дворе какую-нибудь животинку? Это не понималось бы людьми. Так и получалось, что все держали, и им приходилось.

Но у большинства славгородцев кто-нибудь из семьи работал в колхозе, и этими людьми проще решался вопрос с фуражами да кормами, а рабочим их брать было неоткуда. Вот и ездил Борис Павлович по хуторам, по животноводческим фермам в поисках дешевых, а то и дармовых отрубей или комбикормов. Конечно, что-то он привозил домой, с пустыми руками не возвращался, ну, а попутно и подгуливал с птичницами да свинарками.