Очень неохотно рассеялись ее мрачные дни, ушла чернота с глаз...
Дальше бы только жить, так ведь не бывает все хорошо. Видно, не находила Светлана общего языка с мужем или был он у нее дремучим варваром, потому что не успела она поправиться от первых родов, как опять забеременела. Но ее первенцу уже перевалило за годик, с ним стало легче.
Алексей, второй правнук Прасковьи Яковлевны, рос хорошим мальчиком, спокойным и не болезненным. Такой была его мама в младенчестве. С Алешей больше Светлана нянчилась, хотя и Прасковье Яковлевне доставалось. Скоро Светлана получила диплом, вернулась в Славгород, начала работать.
Потекли более спокойные годы с ускоренной скоростью, а счетчик все щелкал и прибавлял Прасковье Яковлевне года.
На широких просторах
Интерес к родной сторонке
Чего всегда было много в Борисе Павловиче, так это любви к природе и желания показать мир другим. Он не жалел на это ни сил, ни времени. Само собой, это шло от его собственного интереса к родной сторонке, которую он не просто наблюдал, но все время изучал, хотел понять, чего в ней есть такого несказанного, от чего душа щемит, поет и плачет. И отчего он все время возвращается сюда, в то время как мог бы завеяться без следа.
Ему мало было самому оказываться в прекрасных уголках околиц, которыми его душа наполнялась не целиком, и требовала большего притока впечатлений, чем могла выработать сама. В одиночку он не мог надышаться наблюдаемыми ландшафтами, натешиться — ему нужны были еще чьи-то глаза рядом и чье-то взволнованное дыхание. Тогда у него, вроде, расширялся угол зрения, вырастали такие руки, которыми он мог обнять все горизонты, и слух утоньшался до того, что слышны были ему как звуки в земном нутре, так и шорохи в дальнем космосе.
Вот почему ему так хотелось иметь мотоцикл, а потом и машину — чтобы никогда не оставаться одному, чтобы всегда кого-то звать с собой, чтобы не чувствовать себя затерянным среди бесконечности, властвующей вокруг, и не бояться ее. Тем более, когда рядом находился кто-то, кого следовало защищать, — тогда в нем возникала дополнительная мощь, он чувствовал себя сильнее и увереннее. И это было здорово! Он был неотрывной частью этого края, хоть и не вырос в нем, тем не менее без связи с ним существовать не мог.
Как вечнозеленые кедры не растут на степных лугах, речные сомы не плавают в море, пчелы не собирают нектар без цветов, как наконец, советский актер Владлен Бирюков жил в Новосибирске, а не в Москве, куда его тянули и звали, — так и Борис Павлович органически не мог обходиться без непосредственной связи с пространствами и ветрами своих широт. Они для него были живыми, даже родственными по крови.
Кстати, свою технику он тоже воспринимал как нечто одухотворенное, как мыслящую часть природы, и относился к ней соответственно. Свой мотоцикл он называл Козликом, а первую машину — «Тамарой». Название это пошло не от женского имени, а от выраженной в звуке радости — там-та-ра-ра, которая при выкрике звучала как там-а-ра-а! Вторая машина была «Ладой», а третья — Стрелой.
В выходные дни, когда дома все было переделано, а на душе воцарялся покой, он забирал семью и вез в живописные луга, в дальние лесополосы, на малолюдные берега водоемов, где пели птицы или где можно было встретить какую-нибудь диковинную живность — фазанов, а то и диких козочек. К вылазкам они готовились загодя, брали с собой подстилки, клеенки... Наготовленную вкусную еду укутывали в одеяла, чтобы не выстывала. В выбранном месте, расположившись на траве, устраивали обед или ужин, проводили много времени, нежась то под солнцем, то в тени. А надышавшись чистотой и красотой, наговорившись и намолчавшись, могли подремать или сразу возвращались домой — как позволяло время. «Старость меня дома не застанет» — пел Борис Павлович, направляясь на вылазку. На обратной дороге, облагородившись вселенской святостью, напевал совсем другое: «Мой родимый край, место отчее, ты и праздник мой и броня».
Это было то, что покоряло в нем Прасковью Яковлевну. Ради его трогательного благоговения перед стихиями, ради его детского стремления быть все время под их крылом, как под родительским кровом, ради этого таящегося в нем океана усмиренной энергии она готова была на новые труды и беспокойства.
Да и в будние вечера выбирали Борис Павлович и Прасковья Яковлевна минуту, когда душа купалась в умиротворении, и не перед телевизором сидели, а во дворе и смотрели на звезды, то разговаривая, то тихо напевая мелодии своей молодости. Особенно часто пели, когда внучка Светлана подросла — ее красивый голосок вписывался в гармонию мира и был словно благословение, посланное свыше.
Широкой души человеком был Борис Павлович — в любой час дня и ночи легко откликался на просьбы о помощи, от кого бы они ни исходили, и ехал туда, где людям находилось спасение.