Презумпция любви

Лавров снова повернулся к Горке лицом:

— Отец твой был намного старше меня. Это у мамы ты ранний ребенок, а

для него — и сын, и внук. Представить себе нельзя, как он тобой дорожил.

Помолчали.

— А после учений этих вы с ним еще встречались?

— Да нет. Я же в своём строительном ските сиднем сидел. В общем, в городе режимном. О том, что с родными твоими случилось, я только дня три назад, как узнал.

— А кто это за рулём был?

— Ну да… Прости… Не успел вас познакомить. Брат мой это. Рудольф Янович Добжанский. Военный врач. Был, как и я полковником, а теперь вот — «невольно наемный».

— Брат?! — удивился Горка.

— Понятно… фамилия другая… и все такое… Троюродный брат. Что- то в этом роде. Но мы вместе росли. У меня ближе человека нет. А у тебя хотя бы со стороны матери родственники есть?

— Из Беларуси кто- то приезжал. Только я даже имен их не запомнил. Женщина очень пожилая и мужчина на костылях. Они со мной почти не говорили. Узнали что- то про комнату и уехали.

— Тебя сразу в интернат определили?

— Нет. Я в папиной части недолго пробыл. У коменданта в общежитии. Вообще- то там с детьми никто не жил. Говорили плохая экология. А потом за мной приехал майор Гнедышев. Сказал, что ему поручено обо всем позаботиться.

— Ну, где мне жить, учиться.

— О чем «обо всем»?

— У вас с мамой отдельная квартира была?

— Нет. Комната в коммуналке. Правда большая. И одна соседка — тетя Броня. Добрая. Она своего кота Барсика на поводке гулять водила. Боялась, чтоб не обидели.

— Ты бываешь там?

— Нет. Я оттуда книгу любимую взял. Фотографии. И меня сразу увезли. Сперва почему- то в больницу, а потом — в интернат. Не тот, в котором я сейчас. В другой. А теперь майор говорит, что туда нельзя. Там другие люди живут.

— Сколько тебе было, когда это случилось?

— Восемь.

— Значит теперь одиннадцать. Ладно, «Горка ибн Николай». Что- то наш миротворец задерживается. Кстати, знаешь, из какой книги, вот это: «ибн»?

— Нет.

— «Старик Хоттабыч».* Я в детстве ее любил. А твоя любимая, книга, которую ты из дома взял, как называется?

— «Рольф в лесах». Сетона- Томпсона. Последний папин подарок.

— Н- да- а- а! — протянул Лавров после паузы. — Такое вот совпадение… Мы эту книгу с твоим отцом вместе выбирали. Я еще расстроился, что не было в магазине «Маленьких дикарей». Тоже Сетона- Томпсона. Мы с Рудиком каждое лето в этих дикарей играли, когда у деда в совхозе жили.

Машина вдруг чуть качнулась. Кто- то нажал на крышку багажника.

— Ну, вот, и сам Рудольф Янович. Легок на помине.

Доктор молча занял свое место за рулем и повернул ключ зажигания.

— «Пациент скорее» что? — с тревожными нотами в голосе спросил Лавров.

— «Жив». Ты мне еще в ножки должен поклониться! Ведь мне сюда, вполне вероятно, еще не раз придется приезжать.

— Брось, Рудька! Я его не трогал! Но сказать — сказал!

— «Дон- Кихот Арзамасский». Кстати, ты бы хоть представил нас.

— Ну, прости. О тебе я уже рассказал, а это — Гора Гордиевский.

Доктор Добжанский, оставив левую руку на руле, развернулся вправо и

внимательно посмотрел на Горку усталыми воловьими глазами.

— Будем знакомы…

Горка молча кивнул и, засмущавшись, вжался в спинку сиденья.

Довольно долго ехали в полном молчании. Потом доктор притормозил у супермаркета.

— Вот что, ребята. Вам — на первый этаж. Купите все, что нужно на сегодняшний день. Деньги вам дать?

— У меня карточка, — обидчиво ответил Лавров, выходя из машины. — Сумку дай.

— Пакетами обойдетесь. Сумка мне самому нужна. Я на второй этаж загляну. Если возвратитесь раньше меня, подождете во- о- н там. В скверике.

А скажите мне, молодой человек, какой у вас размер ноги?

— Тридцать шестой… — ответил удивленный Горка с некоторым сомнением в голосе и осторожно захлопнул дверцу Вольво.

— А росту в Вас, я полагаю, — чуть больше полутора метров, — с нарочитой вежливостью продолжил Добжанский.

Горка только плечами пожал.

Через полчаса прихрамывающий Лавров и Горка возвратились к машине с двумя пакетами, куда попало все, что полковник посчитал необходимым для приготовления обеда и ужина. Доктора пришлось довольно долго ожидать на скамейке.

Рудольф Янович покупок своих не продемонстрировал, а застегнутую спортивную сумку поставил в багажник рядом с пакетами.

Во время езды спутники Горки о чем- то негромко разговаривали, но он к ним не прислушивался. После того, как не стало родителей, кто- то чужой постоянно решал за него, где ему жить, что надевать и что есть. Обычно это делалось в приказной форме. А если и предлагался выбор, то давали ясно понять, каким он должен быть. Вот и теперь, когда ему предложили поехать к морю, то, наверное, были абсолютно уверены, что он скажет «да». Конечно он скажет «да»!

Кто бы отказался?! Только непонятно, зачем ему рассказывают какие- то сказки?! Рыжий, тот и посмеяться может, но этот- дядя Костя — вроде бы говорил на полном серьёзе. Такой наивный, что ли. Так лучше бы помолчал.

Обещали уже ему это самое «синее море»!

Последние два года, когда все было еще так обычно, они жили, как мама