Презумпция лжи

Доказательством того, что реальная позиция настоящего живого Квигли была именно такова, как раз и служит «конспирологическая» цитата (та, что про недовольных очень богатых людей). Потому что из неё видно: вскоре после того, как Квигли свой вздор про их кончину написал, уже не в Англии, а в США всё тем же некоторым очень богатым людям как раз очень не понравилось, что расследование структуры их, англо-американского истэблишмента может зайти слишком далеко. В результате они тут же одёрнули своих менеджеров — и Конгресс США без лишнего шума сдался на милость победителя. Квигли же это шокирующим не посчитал, отреагировал точь в точь как О'Брайен у Оруэлла: «с мягкой иронией, почти с сожалением».

ОСТАЛОСЬ привести ещё одно, последнее сопоставление из этого гипотетического диалога между Оруэллом и Квигли. Оно последнее, но зато, всё-таки, видимо, самое главное. И поэтому, чтобы читатель уж наверняка понял до конца, как и почему я его делаю, и почему вывод у меня из него получится тот, который получился, мне теперь надо сделать ещё одно отступление.

Дело в том, что у меня есть старинный приятель-разведчик, назовём его «Палыч», который преподал мне, сам того не зная, лучший урок на весьма далёкую от круга его интересов чисто лингвистическую тему «Что такое ’Фигура умолчания’».

У нас с ним как-то однажды, не помню уже почему, зашёл разговор о том, как лучше всего учиться и уметь слушать собеседника. И Палыч прочёл мне тогда целую маленькую лекцию, а я в результате усвоил правило, которое с тех пор и называю по-своему, по-лингвистически «фигурой умолчания», а просто в быту моих мыслей — законом Палыча. Он таков:

Чтобы действительно правильно понимать собеседника, надо знать, о чём он не говорит.

«Не говорит», имеется в виду, не потому, что не знает, а потому что не хочет.

Так что всякий раз, когда искренность любого собеседника (автора) вызывает хоть малейшее сомнение, применять закон Палыча — выяснять, о чём молчание — нужно с беспрекословной обязательностью.

Квигли в «Англо-американском истэблишменте» в некоторых случаях именно так — сознательно — промолчал. В том числе не сказал, что был одним из посвящённых, историю которых намеревается рассказать (вместо этого поведал, что он просто любящий правду ради правды историк). Значит — по закону Палыча — его главная цель была заставить нас, по прочтении его книги, вынести про себя вот такое суждение: Ну, коли совершенно посторонний умный и серьёзный историк говорит, что никакого сообщества социал-империалистов больше нет, значит, так оно и есть; хотя дел они натворили, конечно, будь здоров…

Потому-то и выходит, что Кэрролл Квигли, к сожалению, бесспорно конспиролог и в третьем, никак не лестном для него значении.

ВСЁ? Разобрался я с Квиглианской конспирологией? Могу двигаться дальше?

Правильный ответ: Зависит от степени моих знаний и подготовки.

Причём тут опять надо точно понимать слова. Подготовиться мы можем сами, и тогда знания у нас будут собственные и ни от кого не зависящие. А может нас подготавливать кто-то другой, и тогда наши знания уже не наши, и не независимые. Зато вот название конечного продукта и в том, и в другом случае одно и то же: «Наши знания и подготовка», — из-за чего и возникает часто путаница.

Но если с этим делом раз и навсегда разобраться, то дальше сразу станет вполне понятно и очевидно, что в некоторых случаях, если знания и подготовка у переводчика не свои, то добросовестный — без заблуждений — перевод у него не получится.

Ведь перевод, как и все другие профессии, в чистом виде не бывает: все профессии в каких-то точках пересекаются, частично взаимонакладываются, А наше переводческое ремесло, как из только что рассказанного хорошо видно, и вовсе иногда начинает походить на конспирологию: как попадутся на перевод речи о какой-нибудь Церкви или Партии, так и не поймёшь уже, чем, собственно, занимаешься — конспирологией или ещё всё-таки переводом? А если у тебя при этом вместо своих чужие знания и подготовка, то в чужом заговоре ты — ясное дело — не разберёшься; если тебе вообще в голову придёт в нём разбираться.

Так что продолжаю копаться во всех доступных знаниях, используя собственную подготовку, и снова задаю сам себе (по закону Палыча) всё те же вопросы: О чём ещё молчал Квигли? О чём ещё он не говорил?

«…он явил нам образец выдающейся личности»

КВИГЛИ молчал и не хотел говорить ещё, например, о Рудольфе Гессе или, иначе, о деле Гесса.