Презумпция лжи

Зоя Воскресенская или Роальд Даль вполне могут быть в литературоведческих статьях только выдающимися детскими писателями, а в исторических очерках о спецслужбах, наоборот, исключительно асами шпионажа.

Студентам-медиевистам, ссылающимся в своих курсовых на отличную (по-моему) «Историю инквизиции» д.и.н, И. Григулевича, совсем не обязательно уточнять, что Иосиф Ромуальдович до того, как стать довольно знаменитым советским историком-специалистом в данной области, пол-жизни прослужил в разных странах Европы тайным агентом Коминтерна, а после войны, будучи уже советским разведчиком-нелегалом, даже являлся послом Коста-Рики в Италии и по совместительству представителем «своей» страны при Ватикане.

Можно написать книгу о Моэме-прозаике и восторгаться в ней его непревзойдённым искусством короткого рассказа. А можно — тоже целую книгу посвятить сопоставительному анализу реальной разведческой деятельности британского агента Сомерсета Моэма и операций, изложенных в его же почти документальной и биографической повести Ashenden. The British Agent (ведь недаром же эта книга какое-то время числилась в списках обязательного чтения в разведшколах ряда стран).

Единственное в этих и во всех остальных им подобных случаях справедливое читательское требование к авторам — чтобы сохраняли и не нарушали гармонии между заявленным сюжетом и отобранными для повествования фактами.

Вот с таким подходом, на мой взгляд, можно — и нужно — судить, удалось ли Нине Берберовой гармонично рассказать о Муре в рамках выбранного ею сюжета — или нет.

ПОЭТОМУ сразу первый вопрос: какой сюжет Нина Берберова выбрала для своего рассказа? Пояснение на титульном листе у неё такое:

Рассказ о жизни М.И. Закревской-Бенкендорф-Будберг, о ней самой и ее друзьях.

Значит, безусловно, это будет биография («рассказ о жизни») Муры. Про которую тут же следом Берберова уточнила (в «Предисловии»):

— Кто она? — спрашивали меня друзья, узнав про книгу о Марии Игнатьевне Закревской-Бснксндорф-Будберг. — Мата Хари? Лу Саломе?

Да, и от той и от другой было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки и киногероини… Но я не оцениваю, не сужу Муру, не навязываю читателю свое мнение о ней… Я стараюсь сказать о ней все то, что мне известно.

То есть в качестве сюжета своей книги Нина Берберова заявила объективную и непредвзятую историю жизни в некотором роде авантюристки и шпионки, в чём-то схожей со знаменитыми, знаковыми Матой Хари и Лу Саломе.

Искренняя и серьёзная авторская интонация не оставляет сомнений, что при написании такой книги, да при таких серьёзных обвинениях («…было в ней что-то: от знаменитой авантюристки, шпионки…»), требующих в современном цивилизованном мире не менее серьёзных доказательств, её автор понимала,[97] что должна была — даже обязана — не только откапывать в собственной памяти, но и везде, где только возможно, искать, находить, выспрашивать, выпытывать, слушать и записывать, чтобы потом рассказать в своей книге, всё, что так или иначе могло подтвердить или опровергнуть Мурину печальную славу «знаменитой авантюристки, шпионки». По этой же очевидной причине читатель вправе рассчитывать, что все и любые деятели и персонажи, кто так или иначе могли пролить хоть какой-то свет на эти тайные страницы Муриной биографии, в каких бы городах и странах они ни обретались, должны были познать на себе в полной мере напор и силу неутомимой и настырной дотошности, с какой должна была — если действительно честь по чести — идти по Муриному следу Нина Берберова.

А У НЕЁ по её же собственному признанию дело обстояло так. Она сама близко знала и наблюдала Муру только год с небольшим: ещё совсем молодой девчонкой пожила в качестве приживалки под одной крышей с ней у А.М. Горького в Сорренто. Уже в 1925 г. вместе со своим тогдашним мужем Владиславом Ходасевичем Берберова уехала в Париж, и с тех пор их пути разошлись.[98] У неё с Мурой случилось лишь несколько нечаянных, мимолётных встреч. Поэтому рассказ обо всех предыдущих и об остальных пятидесяти годах Муриной жизни построен в «Железной женщине» уже целиком на чужих знаниях и воспоминаниях — вопреки заявленному в Предисловии искреннему и серьёзному «всё то, что мне известно». Но даже и об этих чужих знаниях Берберова всё по-прежнему в Предисловии высказалась обезоруживающе наивно (если, конечно, верить, что серьёзный биограф — это, кроме хорошего литератора, всегда, в одном лице добросовестный историк, честный сыскарь и бесцеремонный репортёр):