Презумпция невиновности

Накануне мы занимались сексом, но этому котяре постоянно нужно меня касаться. Как будто в его руках и губах встроен магнит, который манит его к моему телу. Откровенно говоря, я немного теряюсь в такие моменты, потому что не знаю, с какой целью он делает это: ради того, чтобы просто позаигрывать или это начало прелюдии, после которой непременно должен последовать секс? И, когда я не хочу заниматься сексом, то чувствую себя крайне неловко, потому что буду вынуждена снова отказать ему.

И снова между нами начинает звенеть недосказанность. Те самые непроизнесенные слова окружают и начинают понемногу душить. Как долго мы это выдержим?

У нас была попытка поговорить после вечеринки в честь открытия клуба его приятеля Бориса. Вечеринка была классной, и мы отлично оторвались на ней, но по дороге домой Витя начал пытаться залезть мне под юбку, а я его остановила, не желая заниматься сексом в такси. К тому же, мы оба были прилично пьяны, так что это был бы не секс, а ерзанье, которое, дай Бог, закончилось бы оргазмом хоть у одного из нас. Секс в таком состоянии — это больше мучение, чем удовольствие. Тогда Богомолов психанул и сказал, что так не может продолжаться. Я психанула в ответ. Дома мы попытались поговорить, но из-за нашего состояния внятного диалога не вышло, мы только поругались и разошлись по разным спальням. А утром… утром мы сделали вид, что ничего не произошло. Не было ни попытки диалога, ни корявых приставаний. Каждый из нас предпочел притвориться, что накануне мы просто хорошо отдохнули в клубе, хоть и перебрали с алкоголем.

И все. На этом все наши попытки завести диалог о наболевшем заканчивались провалом. Но невысказанные обиды и претензии теперь нависают над нами, словно грозовые тучи. Пока что лишь делаем вид, что проблемы не существует, но я чувствую, что мы ходим по кругу. Не уверена, что Витя опять пошел налево, но букет роз два дня назад разбил мне сердце. Хочется верить, что это был не “извинительный” букет, а душевный порыв, но спросить напрямую я боюсь. Точнее, я боюсь получить ответ на свой вопрос.

Витя отрывается от меня, когда мы слышим тихий скрип на ступеньках. Он поворачивается к девушке Макара, которая быстро спускается по лестнице, а следом за ней идет хмурый Мак. Боже, даже при наличии девушки выражение его лица не смягчается. В этом весь Гордеев.

Мужчины уходят пить пиво у бассейна, прихватив с собой чипсы, а мы с Соней остаемся на кухне.

— Давайте я вам помогу, — предлагает она. — Я выросла в деревне, все умею.

Она такая милая и непосредственная, что это вызывает улыбку на моем лице.

— Не откажусь, — кладу перед ней разделочную доску, подвигаю миску с вымытыми овощами и вручаю нож. — Будешь нарезать салат, а я закончу с соусом.

— Травы очень ароматно пахнут, — она втягивает носом запах зелени, которую я нарезаю. — Знаете, а я ваш фанат.

Поднимаю голову и вопросительно смотрю на девочку.

— Фанат? Типа как фанаты рок-звезды? — смеюсь. — И обращайся ко мне на “ты”.

— Ой, это еще привыкнуть надо, — смеется она со мной в унисон.

— Так что там с фанатом?

— Я… В общем, я мечтаю работать в уголовке. Правда, Макар Ильич почему-то злится по этому поводу.

— Ильич? — приподнимаю вопросительно бровь.

Соня фыркает и заливается румянцем.

— В смысле Макар. Я пока еще не привыкла. Он мой бывший преподаватель и начальник. Поэтому я… О, господи, — выдыхает София, краснея еще сильнее. — Это, наверное, так… безответственно и неправильно, что я со своим преподавателем вступила в отношения. Сейчас только понимаю, как это выглядит со стороны.

— Все нормально, Софья, не переживай по этому поводу. Главное, что вам комфортно в этих отношениях.

Она кивает, всосав нижнюю губу, и опускает взгляд на доску, на которой режет помидоры. София выглядит такой чистой девочкой, открытой, уязвимой. Я знаю, почему Макар злится, наверняка не желает пускать Софию в уголовный процесс. Она слишком нежная для этой сферы. А я? Разве я не была нежной в свои семнадцать, когда, едва окончив школу, пришла к отцу работать? Да, я не работала с уголовниками и не касалась дел, которые вели прокуроры и их помощники, но, тем не менее. Разговоров в коллективе не избежать, а там любят смаковать детали самых резонансных дел. И это отнюдь не экономические преступления. К своим восемнадцати я уже в подробностях знала многое о сексуальных преступлениях, об убийствах с особой жесткостью и парочке маньяков. Надо сказать, это сильно меняет представление юной девушки о несовершенстве этого мира, вскрывая перед ее пытливыми очами всю грязь и подноготную человеческого существа. Жаль, что такие чистые создания, как София, хотят коснуться этой грязи.

— Так что там с фанатом? — улыбаясь, спрашиваю я. — Не могу понять, чем заслужила такую честь.

— Дело Наумова, — произносит она два слова, от которых меня до сих пор бросает в легкую дрожь.