Презумпция невиновности

Я тоже, как и все мои сверстники, в определенной степени был продуктом сталинской эпохи: пионером, особенно еще не задумываясь над смыслом, распевал: «Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет...», комсомольцем уже был твердо убежден, что Сталин — самый мудрый, самый гениальный Учитель. Но потом были XX, XXII и XXVII съезды партии, XIX партийная конференция. В конце концов, сама жизнь учила многому, заставляла по-новому взглянуть на те, сейчас уже далекие годы. А сейчас вот пью чай за одним столом с человеком, который словно уснул в начале пятидесятых и вдруг проснулся почти через сорок лет.

Но пора переходить к делу, ради которого я пришел в этот дом. Выбрав момент, сказал:

— Петр Ильич, ушел из жизни мой друг детства майор Валентин Благовещенский, и я хочу установить причину его самоубийства. Предупреждаю, что расследование провожу неофициально. Поэтому вы можете и не отвечать на мои вопросы...

— Значит, частный детектив? — уточнил Атрощенко.

— Да, что-то вроде этого.

— На все ваши вопросы отвечу, — пообещал Атрощенко и сокрушенно покачал головой: — Жаль хлопца. Честный и принципиальный был коммунист, но очень уж прямой. Приходилось с ним общаться. Не выдержал травли. И я его понимаю: сам тоже на грани такой же катастрофы находился. Это вот она, — кивнул он в сторону выглянувшей из кухни жены, — вовремя отобрала у меня пистолет... Желаете послушать эту, чуть не кончившуюся для меня трагически историю?

— Охотно.

Петр Ильич допил чай, попросил Марью Васильевну принести еще чашку, начал свой рассказ:

— История эта произошла на учениях. Мой полк только что вышел из боя, начал размещаться в небольшом леске. И тут на опушке появилось несколько бронетранспортеров. Притормозили недалеко от того места, где солдаты растягивали для меня палатку. Из машин вышла группа военачальников. Я подбежал к начальству и... растерянно застыл: впереди свиты генералов стоял прославленный маршал. Сбивчиво доложил: вверенный мне танковый полк находится на отдыхе, ждет заправщиков. «Какие заправщики, майор?! — рявкнул маршал, и желваки выпукло обозначились на его обветренных скулах. — Вы час назад должны были находиться в районе Бороденки, а вы тут прохлаждаетесь!» — «Простите, товарищ маршал, но я полчаса назад получил приказ начальника штаба дивизии сосредоточиться здесь и ждать очередного приказа...» Маршал повернулся к свите, спросил: «Полковник Рябов, вы отдавали такой приказ?» Рябов то ли растерялся под грозным взглядом маршала, то ли что-то напутал с моим полком и теперь спасал свою шкуру, ответил: «Никак нет, товарищ маршал, такого приказа я не отдавал!» Маршал нетерпеливо дернул плечом и свирепо посмотрел на меня: «Вы что, майор, играть в прятки со мной вздумали?!» — «Товарищ маршал, я сказал правду. И я не майор, а полковник...» Но маршал уже не слушал меня. Он круто развернулся и пошел к бронетранспортеру, на ходу бросил почтительно вытянувшемуся на обочине дороги полковнику Рябову: «Майора от командования полком отстранить, полк срочно перебросить в район Бороденки!» Сел в бронетранспортер и уехал, видно, тут же и забыв обо мне... Уже позже, после неудачного покушения на свою жизнь, написал ему рапорт. В звании меня восстановили и тут же отправили в отставку...

Марья Васильевна принесла две кружки горячего чая, молча забрала пустую посуду и опять вернулась на кухню. Атрощенко пододвинул к себе кружку, кивнул:

— Теперь давайте ваши вопросы.

— В ночь убийства шофера Голубева вы дежурили на проходной автобазы?

— Дежурил, — кивнул Петр Ильич. — Голубев приехал около одиннадцати вечера. В автобусе на переднем сиденье находился какой-то парень. Я присмотрелся, это был сынок нашего секретаря Генка Белокопытов.

— А вы не ошиблись, Петр Ильич?

— Нет, не ошибся. Личность в городе известная. Шалапут. Город буквально стонет от него... Да и на базе Генка частый гость, последнее время дружбу с Голубевым завел... Часа через полтора Генка и Голубев вышли из гаража. Оба были уже в подпитии, Генка даже пошатывался. В руках он держал какой-то продолговатый предмет, завернутый в бумагу, размахивал им и за что-то ругал Голубева. Они ушли, и больше я их в ту ночь не видел...

— Вы об этом следователю говорили?

— Меня сам прокурор допрашивал, я ему все и выложил, что видел. Но он заносить в протокол мои показания не стал, дал мне понять, что они в какой-то степени компрометируют первого секретаря райкома, что преступник уже задержан и сознался в совершении убийства, а от меня требуется только одно — назвать точное время приезда на базу Голубева. Предупредил, чтобы во избежание крупных неприятностей я помалкивал о встрече Голубева с Генкой. Но когда ко мне пришел майор Благовещенский, я рассказал ему о событиях того вечера, собственноручно изложил все это на бумаге...

— Придется это сделать еще раз, Петр Ильич, — я достал из дипломата стопку бумаги.

— Да вы заполните сами протокол допроса, а я подпишу.

— Я же предупредил вас: не имею права допрашивать...