Презумпция невиновности

– Его необходимо продолжить. Могу рекомендовать одного человека. Или у тебя есть другая идея?

Сэнди вытаскивает изо рта сигару и аккуратно давит окурок в пепельнице, надевает пиджак и, вздыхая, говорит:

– Нападать на прокурора, выдвигая встречные обвинения, – такая тактика нравится клиентам адвоката, но отнюдь не убеждает присяжных. Достаточно того, о чем я уже говорил: твое сопротивление политике дель Ла-Гуарди, твое увольнение с работы. Эти факты бросают на него тень и объясняют его желание засудить тебя во что бы то ни стало, несмотря на недостаточность улик. Поэтому, прежде чем выходить со встречным обвинением, необходимо хорошенько все взвесить. Доказав низкие намерения обвинителя, можно выиграть процесс, но явление это редкое.

– Я понимаю, мне просто хотелось, чтобы ты знал о «папке П.».

– Я благодарен, что ты сказал мне о ней.

– Я чувствую, что за всей их затеей что-то кроется. Ведь я… – И тут неожиданно поддавшись непонятному порыву, я выпаливаю то, что так долго не позволяла сказать гордость: – Ведь я невиновен, Сэнди, правда невиновен!

Сэнди наклоняется вперед и похлопывает меня по руке, похлопывает так, как умеет только он один. На его лице – глубокое сочувствие и печаль, выработанные долгим опытом. Встречая понимающий, как у верной собаки, взгляд его карих глаз, я сознаю, что Алехандро Стерн, один из самых лучших, самых искусных адвокатов в городе, слишком часто слышал такие пылкие заверения в невиновности.

Глава 19

Без десяти два мы с Джейми Кемпом встречаемся на углу Гранд-стрит и Файкр-стрит с Барбарой. Втроем мы идем отсюда к зданию суда. Под его колоннами на ступенях нас уже поджидает орава репортеров. Я знаю запасной выход из здания через полуподвал с отопительными установками, но мне приходит в голову мрачная мысль, что может наступить такой день, когда возникнет еще более острая необходимость ускользнуть от назойливой прессы и телевидения, и потому решительно протискиваюсь сквозь шумную толпу с гудящими микрофонами и нацеленными на меня камерами, твердя на ходу: «Никаких комментариев».

Стэнли Розенберг с Третьего канала, красивый парень, если бы не торчащие вперед передние зубы, оставив своего оператора, первым пробивается к нам. Мы с ним давно обращаемся друг к другу по имени.

– Есть вероятность, что вы выскажетесь перед объективом?

– Нет.

Кемп пытается вмешаться, но я отстраняю его.

– Если передумаете, – говорит Стэнли, – обещайте первое интервью мне.

– Потом, все потом, – говорит Джейми.

Надо отдать должное Стэнли: он не теряет чувства юмора, представляется и начинает разговор с Кемпом. Интервью на телевидении перед судом, говорит он, всем пойдет на благо. Стерн попросил меня не делать никаких заявлений, но Кемп на ходу бросает: «Мы подумаем, подумаем». Мы с ним с обеих сторон загораживаем Барбару от наседающей оравы журналистов. Стэнли степенно вышагивает позади.

– Что вы думаете о том, что Реймонд Хорган будет свидетельствовать против вас? – выкрикивает Стэнли напоследок.

Я быстро оборачиваюсь. Он щерится во весь рот, обнажая неровные зубы; понимает, что достал меня этим вопросом. Откуда он это узнал? Наверное, это его предположение, сделанное после того, как ему в руки попал список свидетелей. Розенберг давно связан с Реймондом, и чутье подсказывает мне, что он упомянул его имя не случайно.

Через вращающиеся двери мы входим в здание. За нами гурьбой вваливаются журналисты и радиокомментаторы с магнитофонами. Телевизионщиков сюда не допускают.

Мы идем по коридору к лифтам. Я дотрагиваюсь до ладони Барбары, которая держит меня под руку.

– Как ты? – спрашиваю я.

Взгляд у нее озабоченный, но она говорит, что нормально. Стэнли не так хорош, как на экране, добавляет она. На экране они все хорошо выглядят.

Я встречаюсь с достопочтенным Эдгаром Мамфри, председателем Верховного суда округа Киндл. Эд ушел из прокуратуры примерно в то время, когда я начинал. Даже тогда он внушал благоговейный ужас, причем по одной причине: он был очень богат. Его отец открыл в нашем городе сеть кинотеатров, которые со временем выгодно переделал в гостиницы и радиостанции. Эд, естественно, делал вид, что равнодушен к отцовскому состоянию. Он прослужил прокурором около девяти лет, затем занялся частной практикой, но недолго, год-два, а потом сел в судейское кресло. Он показал себя неподкупным опытным судьей; правда, ему чего-то не доставало, чтобы считаться блестящим профессионалом. Председателем Верховного суда он стал в прошлом году. Пост этот считается преимущественно административным, хотя председатель самолично решает вопросы о привлечении к суду и заслушивает подсудимого, когда тот признает себя виновным на ранней стадии процесса.