Презумпция невиновности

– Более того, он в самом начале сказал, что вы можете обнаружить звонки мисс Полимус по его телефону.

– Да, сэр, по служебному телефону.

– И поэтому он не просил вас не запрашивать данные у компании?

– Не просил, сэр.

В бесхитростных ответах Липа есть какая-то эмоциональная выразительность. Сэнди словно демонстрирует, как следует вести допрос дружественного свидетеля. Тот быстро подхватывает мысль адвоката о том, что это была его идея – не запрашивать данных о звонках на моем домашнем телефоне. Я всего лишь согласился, справедливо полагая, что лучше не прибегать к судебной переписке, поскольку это могло расстроить мою жену. Сэнди подходит к столу защиты, берет документ и показывает его Липу для опознания. Это первоначальный запрос в телефонную компанию.

– Кто распорядился составить этот запрос?

– Расти. То есть мистер Сабич.

– Это его имя стоит под документом?

– Его.

– В запросе содержится требование предоставить данные о телефонных звонках мистера Сабича и ему самому.

– Да, данные о всех звонках решительно.

– Документ не делает исключения для домашнего аппарата мистера Сабича?

– Не делает.

– Следовательно, любой, кто пожелал бы узнать о звонках по домашнему аппарату мистера Сабича, мог получить соответствующие сведения?

– Само собой.

– Отсюда вытекает, что… пожалуйста, не отвечайте, если не в курсе… отсюда вытекает, что когда мистеру Мольто и мистеру дель Ла-Гуарди понадобились сведения о телефонных звонках мистера Сабича, они воспользовались этим запросом. Правилен ли мой вывод?

– Думаю, что правилен.

– Значит, мистер Сабич обвиняется в неполучении сведений, которые сам же и затребовал?

В зале оживление.

– Вопрос поставлен некорректно, – протестует Нико.

Ларрен добродушно покачивает головой:

– Мистер дель Ла-Гуарди, вы старались убедить нас, что мистер Сабич препятствовал сбору доказательств. Обвинение имеет право на такую позицию. Но и у защиты есть право иметь свою позицию, а именно: показывать, что представленные доказательства были собраны благодаря мистеру Сабичу. Протест отклоняется.

– Повторяю, – говорит Сэнди, – мистера Сабича судят на основе доказательств, полученных по его же инициативе?

– Так получается, – послушно поддакивает Лип и добавляет: – С пальчиками такая же история.

– Вот именно, – бросает Сэнди и переходит к проблеме пальчиков.

Мистер Сабич, говорит он, лично побывал в Макграт-холле и настоятельно требовал у мистера Балистриери скорейшего проведения дактилоскопического анализа. Следует признать, что мистер Сабич был тогда загружен и другой работой, поскольку мистер Хорган был занят избирательной кампанией и на мистера Сабича легла обязанность руководить деятельностью всей прокуратуры. Благодаря усилиям мистера Сабича были получены определенные доказательства, которые теперь используются для того, чтобы обвинить его.

– Скажите, свидетель, не мешал ли вам мистер Сабич вести следствие?

– Скорее наоборот.

– То есть не препятствовал вашей работе?

– Не припомню такого.

– Вы сказали мистеру дель Ла-Гуарди, что после многих лет совместной работы с мистером Сабичем прониклись к нему таким уважением и такими дружескими чувствами, что никогда не только не поверили бы, что он совершил убийство, но и не заподозрили бы его в этом. Я правильно передаю ваши слова?

Лип заколебался с ответом, и мне становится страшно: не зашел ли Сэнди чересчур далеко? Но потом я понимаю, что Лип держит паузу для вящего эффекта.

– Правильно, никогда бы не заподозрил.

Сэнди улыбается, но улыбка предназначена не столько мне, сколько присяжным. Первый раз я почувствовал, что они не слишком им довольны. Допрос его прошел малоубедительно. Он не объясняет, почему я не сказал Липу о звонках из дома, особенно в тот вечер, когда была убита Каролина. Показания Липа не дают ответа на вопрос, почему я не мог работать с Гарольдом Гриром, который на свидетельской кафедре выглядел куда внушительнее Липранцера. Из допроса не вытекает, что у меня не было другого выхода, как самому пойти к Лу Балистриери, потому что Лип и Реймонд буквально не слезали с меня. И заключительный аккорд, эффектный сам по себе, – не более чем игра на публику.

Я с огорчением вынужден констатировать, что ничьи показания не причинили мне большего ущерба, чем показания моего друга Дэна Липранцера.

Дневное заседание продолжает катиться по наклонной плоскости. Сначала зачитываются результаты согласительных процедур – показаний не допрашиваемых на публике свидетелей. Данные о моих телефонных разговорах убийственны. Их зачитывает Нико, зачитывает нарочито сухим невыразительным тоном, без нажима, без театральных пауз. Народ в присяжные подобрался сообразительный. Таким подавай голые факты, а они сами разберутся, что к чему. Слушают присяжные внимательно, и я словно ощущаю, как они взвешивают все «за» и «против». Я совершенно подавлен, меня едва не тошнит.