Например, представление Андропова совмещалось в речи Черненко с траурной речью, посвященной кончине Брежнева; представление самого Черненко на пост генсека выражалось в нескольких абзацах траурной речи по поводу кончины Андропова председателя Совмина Н. Тихонова. Представление же Горбачева на пост генерального секретаря на пленуме ЦК КПСС было выделено отдельной речью А. Громыко, которую он произнес после небольшой траурной речи по поводу кончины Черненко, зачитанной Горбачевым. Если в словах, посвященных представлению в генсеки Андропова и Черненко, содержалось стандартное перечисление их достоинств и заслуг (преданность делу ленинской партии, партийная скромность, уважение к мнению товарищей, заслуги в области внешней и внутренней политики и т. п.), то речь Громыко, посвященная Горбачеву, по тональности и акцентам представляет собой нечто новое и выглядит странной, подобострастно-заискивающей (неизвестно перед кем, но именно заискивающей, словно перед необратимой судьбой). "Он всегда держит в центре внимания суть вопроса, содержание его, принципы, высказывает прямо свою позицию, нравится это собеседнику или, может быть, не вполне нравится, — говорит Громыко о Горбачеве. — Высказывает с прямотой, ленинской прямотой, и дело уже собеседника — уходить с хорошим или нехорошим настроением: если он настоящий коммунист, то он должен уходить с хорошим настроением…".
Речь Громыко со всей очевидностью иллюстрирует, с одной стороны, страх перед этой новой, объективно навязанной им жизнью фигурой, с другой — желание "наставить" Горбачева на предотвращение того, чего они подсознательно боялись и неизбежность чего они предчувствовали. "Мы живем в таком мире, — подчеркивает Громыко, когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, — и большие, и малые, и на близком расстоянии, и на далеком. И, возможно, больше на далеком расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это, в конце концов, в советском руководстве найти какие-то трещины. — Инга Сергеевна подчеркнула это слово. — Я заверяю, что десятки и десятки, раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шепотом, полушепотом: кое-где за рубежом жаждут увидеть разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На протяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз, — Инга Сергеевна снова сделала пометку, — мы, Центральный комитет партии и Политбюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счет". Уже собравшись закрыть журнал, Инга Сергеевна вдруг обнаружила под рубрикой: "Дело всей партии" статью первого заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Захарова "Методологические семинары в системе партийной учебы". Философы ждали появления этой статьи, ибо в ней подтверждалось: "Особое значение имеет одна из форм этой работы — философские (методологические) семинары, организуемые для повышения идейно-политического уровня высококвалифицированных научно-технических кадров и художественной интеллигенции". "Но статья эта, — подумала Инга Сергеевна, — уже появилась (что мало кто еще себе представлял) в совершенно иную эпоху, и потому то, что содержалось в этом, 5-м номере журнала "Коммунист", — информация об избрании Горбачева в генсеки и меры по укреплению идеологической работы, в том смысле, как она разумелась ранее, — уже явления, взаимоисключающие одно другое. И те, кто это писал, и те, кто это читал, не понимали еще тогда, что в их жизни наступила новая эра, которая расставит их в жизни. Но расставит не как на шахматной доске, ибо на шахматной доске все подчиняется определенным законам и правилам"…
Инга Сергеевна так увлеклась работой, что совершенно не заметила, что стрелка часов уже приближалась к часу ночи. Она закрыла папку и стала складывать в стопку литературу, над которой работала. С журнала "Коммунист" на нее глянуло лицо Горбачева − на шесть лет моложе. Уставившись на его портрет, Инга Сергеевна, ничего не зная (кроме опубликованных официальных сведений) о его биографии, попыталась представить процесс его становления как личности. Очевидно, Горбачев рос в семье, где царила особая солидарность всех ее членов. В такой семье ни у кого нет тайн друг от друга, все решается сообща и все приобщены к труду во благо семьи. Такие семьи, которые идеология окрестила "мещанскими", вопреки ярлыку, способствовали сохранению семейных ценностей, находящихся под угрозой разрушения в условиях идеологических постулатов о превалировании государственных ценностей над личностными, размежевания семей комсомольскими и партийными путевками, всевозможными оргнаборами, культами павликов Морозовых и тому подобным.