В начале девятого пришли двое дежурных по этажу и, спросив сперва через ресничку, есть ли желающие выйти на прогулку, дождались утвердительного ответа. Только после этого открыли дверь и разрешили одетым по сезону арестантам покинуть келью. Иваныч передал продольному пачку «Парламента» и огласил общее желание гулять в большом дворике. Фсиновец кивнул, построил всех в колонну по одному и скомандовал «вперед». Дойдя до лестницы, они поднялись на площадку третьего этажа, в конце которой виднелась еще одна узкая металлическая довольно крутая лесенка, ведущая на крышу корпуса. Дошагав до самого верха, компания оказалась в довольно темном коридоре с одной тусклой лампочкой, в конце которого виднелись следующие проходы, а напротив по всей длине стены находились близко расположенные друг к другу железные двери – такие же, как в камерах, только ужаснее и отвратительнее. Иваныч тихо пояснил, что это проходы в маленькие прогулочные дворики, которые меньше, чем их камера.
Компанию повели налево до конца коридора, потом все повернули направо. Расстояние между стенами стало в два раза шире, света из-за широких промежутков между верхом бетонной стены и железной крышей стало больше. Через эти щели проникал теплый осенний воздух, были слышны звуки московских улиц. Выводной открыл ключом дверь одной из камер по правой стороне, и господа мошенники зашли внутрь большого прогулочного дворика.
Камера размером в сто квадратных метров была светлой. Колючие от штукатурки стены напомнили Грише такие же на Петровке, только были посветлее. Пол – из неровного асфальтового покрытия. На потолке – толстые металлические решетки в клетку, поверх которых натянута сетка-рабица. Поверх стены, где была дверь, виднелась дорожка для охранников, по которой они ходили, контролируя поведение гуляющих зэков.
Ткаченко сразу заприметил турник, приделанный к стене, и повис на нем, немного подпрыгнув.
– Это Матвей Жмурин купил во все большие дворы, – пояснил знающий обо всем происходящем в тюрьме Валера. – Он любит спортом заниматься, вот администрация и обязала его купить эти трапеции. Он сперва за несколько штук деньги перевел, но когда его принципиально стали водить в те дворы, где купленного им спортивного инвентаря нет, то плюнул и перевел деньги за все турники сразу.
Иваныч с Валерой быстро ходили по периметру прогулочной камеры, Саша с остервенением подтягивался на перекладине, а Гриша стоял посередине и ловил лицом теплый солнечный лучик, представляя себя на свободе, вдали от этого кошмара. Он думал, что было бы, если бы он не поехал на ту роковую встречу с Андреем, не вернулся бы к нему в ресторан и, если бы вообще снял с себя ответственность по возврату этих треклятых денег. В голове было так много «если» и «почему», что Григорию стало немного грустно. Отогнав дурные мысли, он пристроился к двум быстро шагающим сокамерникам и стал так же, как они, отсчитывать про себя шаги.
Прогулка длилась около часа. Надышавшись свежим воздухом и выполнив необходимый минимум движений, компания тем же маршрутом вернулась в ставшую их временным домом камеру. После утренней влажной уборки, водных процедур и туалета все расположились за дубком, который Иваныч заблаговременно накрыл шикарным завтраком. Тут было все: и разная колбаса, и сыры, и масло, и свежие помидоры с огурцами, положняковый хлеб, тонко нарезанный Валерой, сгущенка и конфеты. В стаканах заваривался дорогой кофе.
– Не хуже, чем дома! – причмокивая, анонсировал застолье Валера.
– Завтрак на обочине жизни, – прокомментировал Гриша.
– Поверь мне, – посмотрев на Григория, задумчиво ответил Иваныч, – это еще далеко не обочина. Бывает намного хуже!
Воскресный день, на радость Грише, пролетел, как одно мгновение. Фильмы по телевизору, игра в нарды, послеобеденный сон на жестких нарах, рассказы Валеры об ужасах общих камер скрашивали досуг арестантов и прививали мысль о том, что в тюрьме время течет совсем по-другому, нежели на свободе – гораздо медленнее, и надо учиться у бывалых сидельцев, как эту скорость течения хотя бы приблизить к реальному мировому. Еще никогда в своей жизни Гриша так сильно не желал, чтобы поскорее наступил вечер и можно было бы достать из курка телефон для необходимых звонков. Отсутствие информации – самое большое испытание в неволе. Оно обрушивается на новичка этого мира закрытых снаружи дверей и толстых решеток на окнах, где тот же телевизор – источник новостей и главный движитель времени – роскошь, имеющаяся далеко не в каждой камере. По рассказам Валеры Чурбанова, ребята из соседних камер, где нет даже радио, во время прогулки из соседних двориков частенько просят через стену рассказать о последних новостях в мире. За это они делятся полученной ночью по дороге информацией о событиях на централе: кто в какую камеру заехал, кто и где ломанулся, кого и за что опустили, кому какой срок определил суд и в какой хате последний раз был пожар52
и что отлетело53.