Презумпция виновности

– В бумажнике Головацкого среди купюр обнаружено четырнадцать купюр по сто рублей, и расположены они в порядке очередности их серии и номеров. Серия «еГ» с номерами… – дальше криминалисту пришлось пользоваться информацией из собственного заключения, – …от 1388835 до номера 1388842 и с номера 1388847 до номера 1388848 включительно.

– Я понял, – поторопил его мысль советник, – четыре купюры с последними цифрами от 43 до 46 включительно отсутствуют. Вы имеете относительно этого какие-то предположения?

– Я могу повторить вам, товарищ советник юстиции, – поджал губы холмский криминалист, – то, что говорил Желябину.

– Не нужно. Я помню. Вы не руководствуетесь постулатами формальной логики, вы констатируете факты, – покривился Кряжин. – Но, простите, умственный процесс у вас, надеюсь, функционирует? Я же не с проверкой к вам от Генпрокуратуры прибыл. Я прошу коллегиальной сообразительности!

– А что тут соображать? – Официальную пыльцу с криминалиста словно сдуло ветром. – Эти четыре недостающие купюры находятся среди найденных вами ста девяноста пяти тысяч шестисот рублей в квартире Пикулина Александра Николаевича!

– Значит…

– Ничего это не значит, Желябин, – перебил Кряжин. – Это плата за проезд в такси.

– За четыреста рублей, Иван Дмитриевич, – с вызовом заговорил майор, – в Холмск можно приехать из Москвы!

– А у вас есть доказательства того, что Пикулин вез Головацкого не из Москвы? В общем, так, коллеги…

Вскоре кабинет заполнился густыми слоями табачного дыма. Курили все, за исключением криминалиста, который из-за необходимости участия в импровизированном совещании надеялся лишь на приоткрытое им же окно.

– Подведем итоги прожитого дня… Желябин, где ваш Георгиев?

«А где ваш Мацуков?» – хотел спросить Кирилл, но вместо этого трижды крутнул на неподъемном с виду телефоне диск и велел оперу пересечь коридор.

– В квартире научных работников Безобразовых, отъехавших для работы в Голландию, обнаружен труп профессора Головацкого, видного специалиста в вопросах ядерной физики.

Его горло перерезано ножом, который после этого был вымыт, как видим теперь, недостаточно тщательно и уложен на место. Перед смертью профессора пытали, на что указывают раздробленные фаланги и суставы пальцев на обеих руках.

Золотые часы, мобильный телефон, чрезвычайно дорогой перстень и содержимое бумажника остались нетронутыми, это говорит о том, что если мотивом нападения на профессора явилась жажда наживы, то перечисленные мною предметы предметами преступления для напавших не являются.

– Значит, они завладели чем-то другим, – резюмировал последнюю часть доклада советника Желябин.

– Головацкому сломали шесть пальцев, а не один, – напомнил Кряжин. – У меня такое впечатление, что он и рад был бы что-то отдать, но у него этого не было. Квартира, за исключением дивана и стола с компьютером, пуста. Если только от профессора не требовали какую-то молекулу, которую тот хранил в дупле своего коренного зуба, то преступники могли найти это в квартире и без профессорской помощи.

Убивать же его изначально не хотели. Идущие на убийство обязательно несут с собой что-то, что можно использовать в качестве орудия убийства. А рассчитывать на то, что убийство будет совершено каким-либо предметом, найденным на месте будущего преступления… – Кряжин снова покривился и цокнул языком. – Только не говорите мне, что так было сделано специально, чтобы я сейчас думал именно в этом направлении. Головацкого шли не убивать, а убеждать – раз, и шли знакомые ему люди – два.

Желябину это перестало нравиться.

– Вы хотите сказать, что Пикулин не причастен к произошедшему?

– Разве я это говорил? – удивился Кряжин, гоняя перед собой висящий слой дыма. – Разве я говорил, что Пикулин – не знакомый Головацкого или что это не он дробил пальцы профессора и полосовал его горло? У вас-то с формальной логикой, надеюсь, дружба? На бутылке коньяка, найденной в кармане дубленки профессора, «пальцы» таксиста. Можно исключать, что они стали знакомыми после совместного распития?

– Не выходит, – врезался в разговор криминалист. – В желудке Головацкого около трехсот граммов коньяка. Это указано в одном из заключений. Что-то около двухсот осталось в бутылке. Таким образом, Головацкий пил один.

Кряжин взорвался своим хриплым, для многих неприятным хохотком.

– «Таким образом»… А если я сейчас предположу, что Головацкий с Пикулиным выпили две бутылки коньяку и перед вами остатки второй? Бросьте шалить, младший советник юстиции…

Переходим к следующему.

От нас скрывается таксист Пикулин, это очевидно и бесспорно. Более того, он проявляет при этом недюжинную смекалку и осторожность. Помните его звонок Сопьяну? Я уверен, что Пикулин делал его от своего дома, наблюдая за тем, какие последствия вызовет его звонок. И когда мы выбежали из подъезда, как напуганные егерем лоси, он все понял.