Презумпция виновности

Его попросили показать дачу, построенную на «кровные». Кровных ветерана войны, хотя бы и финской в придачу, на постройку двухэтажного домика с мансардой явно бы не хватило, но объяснение нашлось и тут:

– Вы видите? Вы видите?! Нет крыши, нет! Я пенсионер, у меня нет средств даже на то, чтобы покрыть крышу!

– Это очень хорошо, – как-то загадочно и нехорошо поддержал старика Кряжин. – Это очень хорошо, что над кладкой вы не успели построить крышу. А теперь давайте вспомним тот день двадцать девятого января, когда вы встретили гражданина Пикулина рядом со своим домом.

– Помню, – сказал дед. – Я все помню. Было дело, я его встретил. Потом еще раз, на помойке. Он в баке пропитание искал.

– Тогда скажите, где те кирпичи, которые вы везли в прицепе?

– Не было кирпичей, – совсем уже глупо запротестовал старик.

Около часа ушло на поиск правды. И только после этого дядя Федя залез на цоколь своего строения, где и показал рейкой уровень, высота над которым была заложена после того, как вся партия кирпича из шести ходок была перевезена на дачный участок. Выходило что-то около метра высоты.

Дядя Федя обезумел от ужаса, когда понял, что последует за этим. А это стало ясно, когда по просьбе старшего следователя Генеральной прокуратуры из школы милиции привезли «КамАЗ» курсантов и около трех десятков молотков, ломов и зубил.

Работа спорилась, пенсионер угорал от горя, а Пикулин сидел и посматривал на него вовсе не злым взглядом.

– А ты говорил, дядя Федя, что не родился еще тот человек, который бы посмеялся над ветераном Чигориным…

Ловкие руки курсантов милиции, уже освоивших курс лекций по правилам и порядку производства обыска, выбивали из кладки кирпич за кирпичом, дробили каждый и сваливали прах вниз.

Кипричи трещали, кололись, цемент сыпался, дом таял на глазах.

– Это тебе за судимого элемента, – подливал масло в огонь Пикулин. – За нецелевое использование служебного транспорта, за «нечистое прошлое»…

– Ты сядешь! – кричал Федор Ипполитович Чигорин, жестом Цезаря указывая Пикулину, как именно он сядет.

– За Бухарест, за Вену, за нецензурщину на рейхстаге…

Когда солнце уже уверенно стало склоняться к западу, со строения, уменьшившегося в высоте на метр, раздался голос одного из курсантов:

– Товарищ следователь! Не это предмет поиска?

– Да брось ты эту премудрую хренотень, сынок! – Вскочив с колоды, советник поспешил на зов. – Что нашел, говори по-русски!

– Болванку какую-то блестящую, товарищ следователь, на член похожую, но с цифирками!

– Молодец, курсант! – вскричал советник, бросаясь к предмету, упавшему в нескольких метрах от него. – Добрый мент выйдет!

Стирая с предмета прилипшее к нему кирпичное крошево, Кряжин выбрался из сугроба и зашагал к стоящим в ожидании членам его группы.

– Что это? – помертвевшим голосом спросил Мацуков, хотя было совершенно ясно: он понимает, что это.

– Не может быть, – сипло просвистел Георгиев.

Пикулин встал, откидывая в сторону недокуренную сигарету, и нетвердым шагом стал приближаться к следователю.

– Это… было… в кирпиче?

– Было. До сегодняшнего дня. – Советник приказал капитану милиции, привезшему взвод курсантов, собираться и направился к другому капитану, из МУРа. Переговорив о чем-то, он снова вернулся и попросил у Георгиева ключи от «девятки». – Сидельников поедет, даст развернутый факс, мы же следуем в ГУВД.

Растерянное выражение не сходило с лиц и тогда, когда советник, отправив Пикулина обратно в камеру, завел Мацукова и Георгиева в кабинет Желябина. Они растерянно хлопали ресницами, но настаивать на объяснениях, уже привыкнув к бессмысленности этого, не пытались.

Кряжин развернул контейнер и вывалил на стол брусок металла. Если не присматриваться и не искать мелочей, по которым можно было бы отличить тот контейнер, что они видели в первый раз, от того, что лежал на столе сейчас, то можно было бы смело говорить, что это та же самая вещь. Однако и цифры на контейнере, хотя и были 29–11, разнились по размеру и шрифту, и составляющие выглядели чуть уже и чуть короче.

– Я первый раз участвую в расследовании, в котором ничего не понимал во время него и ничего не понимаю по его завершении, – признался Георгиев. – Мне кажется, лицо Мацукова тоже далеко от просветления.

Кряжин не спешил. Он закурил, прошелся к окну, убедился, что воды в чайнике достаточно, включил его и стал изучать содержимое коробки с чайными пакетиками. Потом вернулся на свое место.

– Ну, что же… ты прав, сыщик, – отыскав взглядом глаза Георгиева, Кряжин покачал головой. – Расследование завершено. И теперь я могу рассказать все, о чем молчал до этого часа. Мы с вами в этом городе вместе перешагнули из января в февраль, потеряли Желябина, еще многих, и теперь можно говорить о том, сколько на самом деле стоит этот кусок металла. – Зацепив пальцами брусок, вынутый из контейнера, советник подбросил его на руке, словно взвешивая, потом неожиданно прицелился и метнул его в угол кабинета.

Перевернувшись несколько раз в воздухе, предмет стоимостью в сто миллионов долларов ударился о край пластмассовой урны, круто взмыл вверх и шлепнулся на пол.