Презумпция вины

Бабушка говорила, что Нина не может этого помнить.

«Ты была маленькая и отставала в развитии». Ага-ага, так отставала, что в школу пошла, едва семь лет сровнялось.

Но Нина помнила, помнила. Свои воспоминания ни с чем не спутаешь – у них есть глубина, фактура, запах. На двери палаты, например, краска лежала в десяток слоёв, в одном месте содранная до первого, нежно-голубого. Чешуйки можно было отколупывать, если никто не видит, и отправлять в рот. Выпуклые затёки, похожие на прыщи, оторвать ногтями не удавалось, но кто-то из маленьких пациентов придумал обводить их по кругу карандашом.

А мандарин? Ни один фрукт в её жизни не пах так маняще и сладко, как тот. Проглотив мякоть, Нина собрала кожуру в горсть и несколько дней мусолила во рту, на ночь засовывая под подушку, пока клад не обнаружила и не выбросила нянечка.

– Детский инспектор считает, что это была случайность. Девочка вбежала на кухню, толкнула мать под локоть, и та опрокинула ковшик с кипятком, – сказал врач. – К несчастью, вместо того, чтобы вызвать «скорую помощь», мать смазывала ожог маслом. Это расхожее заблуждение, опасное для больного. Ожог загноился, пришлось чистить, едва не случился сепсис… Когда мы приехали на вызов, мать была в состоянии алкогольного опьянения.

– Она алкоголичка, – в бабушкилидином голосе лязгали валки староуральских заводов. – Я добьюсь, чтобы Нина жила со мной.

Бабушка всегда добивалась, чего хотела.

– Ну и погодка!

Вокруг Ксении клубилось морозно-табачное облако. Она стряхнула снег с капюшона на пол и села к столу.

– Не надумала насчёт кофе?

– Я хочу хоть немного поспать перед… прощанием.

– Ты у Зои остановишься?

– В гостинице. Маленькая какая-то, в районе Белинского.

– Зачем? К нам бы заселилась, мы с Лизкой вдвоём, потеснимся. Она, кстати, на похороны не пойдёт завтра. Смена у неё в кафе, да и… можно её понять.

Ксения скомкала обёртку и швырнула в урну. Недолёт. Один из таксистов встал, чтобы помочь, но она его опередила.

– Сама, – сказала.

Вышло весомо и жёстко, по-чугуевски. Пока наклонялась, таксист ощупывал её бессовестным взглядом. Вернувшись, Ксения перегнулась к Нине через стол и, обдавая сладким коньячным духом, зашептала:

– Ты это… Знаешь, почему Дина уехала? Конечно, никто не знает. А я, я – знаю. Она считает, что я «папочку» убила.

Нина молчала. Что тут скажешь?

Вся эта история со Светловым случилась, когда она оканчивала школу. Ей не до того совсем было, а бабушка несколько раз моталась в садоводство, в полицию, к каким-то знакомым адвокатам и прокурорам. Трясла – чего с ней в жизни никогда не случалось – грамотами и значками, даже Зоину фотографию возила. Старшей Зои. Героини.

Лёжа в тяжёлом ватном одеяле, Нина тогда услышала, как на кухне бабушка сказала:

– Да они и не думали на тебя, им бы спихнуть на случай – и дело с концом. Но мне-то, понимаешь, надо, чтобы комар носа не подточил.

– Чугуевская репутация? – голос Ксении неприятно звенел.

– Да какая репутация! Ты что мне, не внучка?

– Да что ж ты, бабушка, об этом не вспоминала, когда меня мачехе отдала? Нинку-то вот не бросила.

Берцы Ксении загрохотали в прихожей.

– У тебя отец есть, Ксюша.

– У Нинки тоже. У всех людей есть отец.

– Не паясничай, Ксения! Куда ты так поздно? Как ты поедешь? Останься до утра!

– Девчонки ждут. Хозяйство. Мне всё не просто так даётся.

Хлопнула входная дверь, а за ней, как по команде, от сквозняка задрожали все двери квартиры.