При блеске дня

Я так и сделал. Джо оказался прав. За тридцать лет я не раз в этом убеждался: все, кто по-настоящему знал и любил свое дело, внутри были людьми порядочными и честными. Те же, кто думал только о деньгах и прибыли, всегда оставляли неприятный осадок. В кинематографе, который с самого начала притягивал любителей наживы, разница между двумя этими категориями людей особенно заметна. Все плохое в кино принесли именно те, кого привлекла возможность быстро и много заработать. Разумеется, большинство истинных художников тоже любят деньги — да и кто их не любит в мире, где богатство открывает столько дверей и окон? — однако движет ими любовь к кино и желание его снимать; в этом их главное отличие.

Вскоре после этой речи Экворта в контору вернулся мистер Элингтон. Он сразу прошел в комнату для образцов.

— На чесальной фабрике возникли кое-какие трудности, Джо… — начал он, а потом осекся. — Что случилось?

— Джон, нам надо поговорить. — Экворт подошел вплотную к нему и тихо продолжал: — Я долго терпел этого мерзавца в основном ради тебя, но теперь с меня хватит. Мало того что Никси укатил в Лондон, никому не сказав, он еще и прихватил с собой комплект образцов!

— Ах вот как! — воскликнул мистер Элингтон. — Что он творит?

— То, о чем я тебя предупреждал, — сухо ответил Экворт.

— Джо, пойдем в мой кабинет, — спешно проговорил мистер Элингтон.

Больше я ни слова не услышал, только время от времени из кабинета доносились крики беснующегося Экворта. Через полчаса я отправился в испытательный центр, и Экворт куда-то ушел: весь день мне помогал мистер Элингтон. Дважды он отходил к телефону — звонили из Лондона. А в пятницу, когда мы с Эквортом остались вдвоем и готовили к отправке новые образцы, он сообщил мне новость.

— Что ж, Грегори, — сказал Экворт, — мы собираем вместе последнюю партию. Я ухожу.

Я растерянно уставился на него:

— Как… насовсем?

— Да, насовсем. Сэм Хейли уже несколько лет предлагает мне место в его фирме, так что теперь я буду работать на Сэма. Он мой давний друг и сам себе хозяин, никакие лондонцы ему не указ. И все же мне жаль с тобой расставаться. Мы хорошо ладили. То есть… ты, конечно, не раз попадал мне под горячую руку. Но я желал тебе только добра, малыш Грегори.

— Знаю, — все еще не сводя с него глаз, ответил я. Мне никак не удавалось представить комнату для образцов без Экворта. Она станет совсем другой — тесной, холодной и унылой. — Я не хочу, чтобы вы уходили.

— Я тоже не хочу, — пробормотал он оглядываясь. — В этой каморке мне хорошо работалось… я буду по ней скучать. — Затем Экворт подошел ближе и пристально посмотрел на меня. У него были умные воспаленные маленькие глаза, и всякий раз когда я их вспоминаю, то вижу их именно такими. — Послушай, малый, что ты надумал делать со своей жизнью? Пора тебе решать.

Я уже все решил.

— В торговле я не останусь, мистер Экворт. Хочу заняться сочинительством.

— Ну, я так и думал. Дело это рискованное, ненадежное, однако у тебя есть талант. Если постараешься, все получится.

— Я много об этом думал, — проговорил я с колоссальной юношеской серьезностью. — Очень много, мистер Экворт. И обсудил все с друзьями. Как только мне представится возможность зарабатывать на жизнь писательством, я ее не упущу. Недавно мою статью взяли в лондонскую газету.

— Отлично! Что ж, раз ты все решил, мне сказать больше нечего. Здесь ты только убиваешь время. А если б было иначе, — уже тише произнес он, — я бы тебе посоветовал следовать моему примеру и убираться отсюда. Джон Элингтон — хороший человек, каких мало в торговле, но… Что-то с ним неладно, он где-то витает… как будто не может решиться… Нездоровится ему или что…

— Мне тоже так показалось, — кивнул я. — Он и выглядит хуже, правда? Когда я только устроился, он был совсем другой. Не знаете, что случилось?

— Не знаю, малый. Хотел бы я знать. Но вот что я скажу: если он не приструнит этого мерзавца Никси, скоро здесь начнутся большие неприятности. Впрочем, тебе это без разницы, ты ведь не остаешься в торговле. На твоем месте я бы даже потянул время, глядишь, сможешь чем-то помочь Джону. Ладно, малый, еще увидимся. Правда, я теперь буду все время в разъездах: Сэм Хейли хочет, чтобы я занялся продажами.

Так мы попрощались. После этого я встретил его лишь раз, на похоронах Евы Элингтон, а потом началась война, и я уехал из Браддерсфорда. (На побывку я туда не возвращался, потому что в самом начале войны тетя и дядя унаследовали еще несколько тысяч фунтов и переехали в Саутпорт.) Однако в 1918-м я однажды пришел в офицерский клуб в Булони и встретил там одного знакомого из Браддерсфорда: потягивая пиво из маленьких бутылочек экспортного «Гиннеса», он рассказал мне, что Сэм Хейли и Джо Экворт сколотили изрядное состояние, а в начале 1917-го Экворта хватил удар, и полгода спустя он умер.