При блеске дня

— Я вам отвечу. — Я отпил из чашки и осторожно ее поставил. — Во-первых, мне ужасно надоели киношные вечеринки — слишком много их выпало на мою долю. Это и не работа, и не развлечение, а нечто среднее и совершенно бессмысленное. Что же до вашего сборища… как ни странно, оно мне приглянулось. Конечно, почти всю эту молодежь я уже встречал на студиях — лица не новые, — но посмотрел я на них по-новому. Когда поблизости нет начальства, все вместе они смело высказываются, горят желанием делать что-то стоящее и искренне радуются друг другу. Я получил не только удовольствие, но и пользу. — Тут я умолк, почувствовал, что заболтался.

— Говорите, не стесняйтесь, — тихо произнесла миссис Чайлдс.

— Я вдруг осознал, что эти юноши и девушки хоть и не очень-то похожи на меня в молодости — я говорю о самых молодых, почти детях, — все же в них есть что-то такое… Ох! Смесь восторженности, тепла, увлеченности, радости общения… я думал, всего этого уже не осталось в мире, а оказывается, мы просто не знали, где искать. Но вам мои речи ни к чему…

— А вот и нет. Вы забываете, что это я уговорила вас прийти. Это очень важное дело, часть моей работы.

— Понятно. Работаете сверхурочно? Время-то уже позднее.

Она рассмеялась:

— И все же мне любопытно. То, что вы сказали Хинчклифу — про выгодные предложения из Голливуда, скуку и закостенелость, — по-моему, вы имели в виду нечто большее. Словом, я заинтригована. Что же с вами происходит? Простите, если лезу не в свое дело…

— Мне тоже любопытно. Если я расскажу, вам это покажется сущим пустяком и ерундой. В Корнуолле, куда я уехал работать, я повстречал давних знакомых, и эта встреча заставила меня погрузиться в воспоминания о своей довоенной юности. — Миссис Чайлдс вдруг встрепенулась, но тут же осадила себя; поскольку мне хотелось скорей покончить с объяснениями, я продолжал: — Воспоминания не пошли мне на пользу. Конечно, чего я ждал? Я зашел в тупик, хотя мне и открылось несколько удивительных, неизвестных ранее обстоятельств. Возможно, мне в самом деле наскучила однообразная работа… так или иначе, полуночные визиты в прошлое лишили запаха и красок мое настоящее. Мне больше не хотелось писать сценарии, работать с теми же людьми… я даже испортил очень теплые и близкие отношения с одним человеком.

— С Элизабет Эрл?

— Проклятие! Неужели всем известно все, что происходит в мире кинематографа?

Она рассмеялась:

— Мне почти ничего неизвестно об этом мире. Догадаться несложно. И Харндин, и Хинчклиф рассказали мне, что вы большие друзья, а сегодня вы должны были пойти на вечеринку в ее честь. Вы ушли оттуда рано и больше не хотите работать с этими людьми… и вдобавок обмолвились об испорченных отношениях…

— Да, вы правы, догадаться легко. Словом, вот так обстоят дела — я предупреждал, что вам мои переживания покажутся чепухой. И вот почему встреча с вашими друзьями пошла мне на пользу. Последние два дня я чувствую себя не то покойником, не то старым привидением. И позвонил я вам после вечеринки не потому, что надеялся услышать что-то интересное и связанное с кино, а потому что не знал, куда еще себя деть.

Миссис Чайлдс кивнула, как-то странно посмотрела на меня — без улыбки, но тепло и по-доброму, — а затем сняла со стены напротив одну из картин. Она поднесла ее к торшеру, и я тоже подошел посмотреть. В этот миг передо мной словно распахнулось окно в другой мир, в солнечное утро, навек утраченное и почти забытое… На глаза тут же навернулись слезы. В руках у миссис Чайлдс была та самая акварель, которую Стэнли Мервин показывал нам с Джоком в балсденском пабе воскресным утром, перед приездом Никси: сверкающий ручей бежал под каменной аркой моста, а вокруг раскинулись горы и вересковая пустошь.

— Он показывал ее нам с Джоком в «Белой лошади»! — воскликнул я. — Он написал ее в то самое утро, перед нашей встречей. Помню, он еще сказал: «Я с утра был на пустоши, пытал удачу с тем живописным мосточком. Уж сколько я над ним бился, добрую дюжину холстов перепортил, никак мне цвета не даются. Но на сей раз, кажись, я его уговорил». А я, посмотрев на картину, сказал, что это — маленькое чудо. И вот оно… вот оно! Все, что осталось от золотого мая… Джок шел большими шагами, точно индейский вождь… стояла жара, а в пабе было темно и прохладно… старик Мервин улыбался, потягивая пиво… Элингтоны сняли маленький домик на пустоши, и мы с Евой, Джоан и Бриджит играли в крикет на зеленой лужайке… то было другое время, другой мир, навсегда забытый и утраченный.

Я сидел в кресле, глядя невидящими глазами на огонь в камине.

— Но ведь вы его не забыли, — сказала миссис Чайлдс.

Она тоже стояла возле камина и пристально смотрела на меня. Почему-то мне захотелось, чтобы она отвернулась.