При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Ох, враг силён, ему ничего не стоит соблазнить и погубить душу невинной девушки, — мрачно прервал своего гостя отец Филарет.

   — Тем не менее я со страхом жду того момента, когда иностранец попросит у меня руки моей дочери. Моя Анна достаточно богата для того, чтобы её приданое показалось заманчивым любому знатному господину. Что касается голштинского дворянина, приехавшего в Россию искать счастья, то его, несомненно, очень привлекает мысль получить в наследство значительное состояние.

   — Этого никоим образом нельзя допустить, — горячо возразил отец Филарет. — Лучше брось своё имущество в Неву, лишь бы оно не попало в проклятые руки еретика.

   — Как я могу отказать в руке своей дочери камергеру двора великого князя, нашего будущего императора? Разве я не должен считать за честь и счастье его предложение? Я думаю, что и наша матушка императрица разгневается на меня, если я осмелюсь отказать! Но, если даже допустить, что последнего обстоятельства не будет, спокойствие в моей семье всё-таки будет нарушено. Я не исполню желания моей дочери и нанесу ей сердечную рану.

Монах задумчиво опустил голову на грудь.

   — И это ещё не всё, не в этом моё главное горе, — продолжал Евреинов, — С некоторого времени меня очень часто начал посещать Генерал-адъютант государыни Иван Иванович Шувалов. Не могу сомневаться, что он оказывает мне эту честь с известной целью. Я ясно вижу, что его посещения относятся всецело к моей дочери. Этот всесильный вельможа воспылал страстью к моей дочке.

   — Да, это, конечно, скверне, — согласился отец Филарет, мрачно сдвинув брови. — У него нет страха пред Богом и людьми, он пойдёт на всё.

   — Вот видите, отец Филарет, какое горе у меня со всех сторон! Если бы мне даже удалось удалить из своего дома голштинца, если бы вы своими молитвами излечили сердце моей дочери от чар еретика, всё же остаётся Шувалов. Иван Иванович красив, блестящ, ему нетрудно будет увлечь мою девочку; но, если бы даже его страсть зашла настолько далеко, что он решился бы унизиться до женитьбы на внучке своего же крепостного, я всё-таки принуждён был бы отказать ему, потому...

Евреинов остановился и с выражением страха на лице огляделся вокруг.

   — Потому что императрица сослала бы Шувалова в Сибирь, если бы заметила, что его взоры обращены на кого-нибудь другого, — смело закончил отец Филарет мысль Евреинова. — Но это и хорошо; по крайней мере, Шувалов не посмеет употребить силу против тебя.

   — А тайные нити власти Шувалова! — возразил Евреинов.

   — А ты сообщишь обо всём императрице! — предложил монах.

   — Нет, ради Бога, оставьте эту мысль! — воскликнул Евреинов. — Шувалов сумеет устранить подозрение императрицы; он убедит её, что все обвинения — клевета. Но если бы даже императрица и поверила в его виновность, то это было бы самым верным средством для того, чтобы погубить и меня и мою дочь. Нет, высокочтимый отец Филарет, из всего того, что можно было бы придумать, последнее предложение самое худшее, самое опасное.

Монах откинулся на спинку кресла и задумался. Вдруг он поднял глаза и устремил взгляд на Евреинова, который в тревожном ожидании смотрел на отца Филарета.

Мы забыли, мой сын, что все тревоги и заботы решаются не человеческим умом, — спокойным голосом сказал монах. — Во всех случаях жизни нужно обращаться к Богу через посредство святой Церкви. Обращение к Богу есть тот путь, по которому должна пойти твоя дочь, чтобы избавиться от опасностей, окружающих её со всех сторон. Отвези ты её в какой-нибудь монастырь! Там твоя Анна освободится от всех чар, от всех соблазнов; там она будет в безопасности от хитростей и насилия Ивана Шувалова.

   — Боже, вы хотите, чтобы я похоронил в монастыре своё сокровище, надежду всей моей жизни? — воскликнул Евреи нов.

   — Похоронил? — удивлённо переспросил отец Филарет. — Такие похороны тела ведут душу к вечной жизни. Но нет необходимости для твоей дочери постригаться в монахини, она может остаться при тебе. Я советую лишь на время прибегнуть к защите монастыря. Твоя Аннушка будет скрыта там от всех вражьих глаз. Если даже чужеземному еретику или Шувалову удастся открыть её местопребывание, то пред святыми воротами монастыря окажутся бессильны и власть одного, и дьявольское наваждение другого.

   — Да, да, вы правы, высокочтимый отец Филарет, — согласился Евреинов, — моя дочь будет в безопасности в монастыре. Только я боюсь, что она откажется ехать туда.

   — Нужно во что бы то ни стало уберечь её от чар еретика, — проговорил монах. — Предложи дочери съездить только на несколько дней в монастырь, чтобы помолиться. Раз она будет там, то монахини уже позаботятся о том, чтобы задержать её до тех пор, пока развеются все чары. Лучше всего, конечно, чтобы никто не знал, где именно находится твоя дочь. Как только она окончательно обретёт душевный покой, — о чём усердно будут молиться монахини, — ты можешь найти ей мужа, достойного назваться твоим зятем, который будет твоей опорой в старости.