При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Бог справедлив, — ответил отец Филарет. — Он справедлив и тогда, когда посылает человеку несчастье, ибо претерпевшего до конца Он снова возвышает... Святой апостол Пётр был посажен в тюрьму, не менее крепкую, чем твоя, и было тело его сковано цепями, но Господь послал Своего ангела, и цепи спали прочь, ворота распахнулись, и апостол безбоязненно и невредимо прошёл через цепь стражей и вышел на свободу. То, что Господь сотворил тогда, Он может совершить и опять, и, как тогда Он послал ангела, так может и меня, Его смиренного слугу, сделать орудием Своей воли.

Иоанн Антонович поднял голову и посмотрел на монаха с сомнением и надеждой, затем он высоко поднял руки, словно вознося Господу моление, и тихо прошептал:

   — Неужели это возможно? Как это может случиться?

   — Сын мой, — ответил отец Филарет, — государыня добра и справедлива. Если она увидит тебя покорным и смиренным, но в то же время духовно сильным и достойным править великим народом и охранять святую Церковь, то может случиться, что она отдаст тебе корону, несправедливо положенную в твою колыбель, и приблизит тебя к трону, чтобы впоследствии, когда Господь призовёт её в Свои обители, передать в твои руки господство над Россией.

Иоанн Антонович вскочил. Он широко раскинул руки и смотрел на низкий потолок своей комнаты, словно стараясь разглядеть необъятные небеса, неожиданно открывшиеся перед ним, и возблагодарить Господа за ниспосланную ему надежду. Его лицо светилось неземным откровением. Но вскоре он снова стал печальным, и его взор затуманился.

   — Но почему же, в таком случае, — спросил он, — императрица не прикажет, чтобы двери моей тюрьмы распахнулись? Почему она оставляет меня в руках этих разбойников, сторожащих меня?

   — Сын мой, — ответил отец Филарет, — государыня считает тебя слишком строптивым, непокорным, диким.

   — Так я буду кроток и послушен, я буду любить её всеми силами своей души! — воскликнул юноша.

   — Если бы она увидела тебя, — продолжал Отец Филарет, — то она поверила бы тебе. Но твои враги не допускают её до тебя: только Один Бог может открыть двери твоей темницы и довести тебя до её величества. И Он так и сделает. Он воспользуется для этого моими руками, если только ты будешь достаточно умён и послушен и последуешь всему тому, что я скажу тебе.

   — А что, батюшка, должен я сделать? — спросил Иоанн Антонович, прижимая обе руки монаха к своей груди.

   — Прежде всего быть кротким и ласковым, — сказал отец Филарет, — затем терпеливо ждать, пока настанет час воли Божией, а главное — не говорить никому на свете ни словечка из того, что я только что сказал тебе. Никто не должен догадываться, что в твоих жилах течёт кровь русских царей. Никто не должен заподозрить, что твоя душа с надеждой стережёт момент, когда падут стены этой тюрьмы.

   — Я буду молчалив, как могила, — сказал юноша, — но если многомилостивый Господь Бог воззрит на меня и даст Своим святым силу помочь вам и укрепить ваши руки для моего спасения, словом, если я когда-нибудь стану императором, тогда и моя подруга должна отправиться вместе со мной во дворец. Тогда Надежда должна стать императрицей!

Отец Филарет растроганно посмотрел на юношу: за своё краткое существование видя от людей только зло, в тот момент, когда перед ним радостной надеждой засверкало всё доступное человечеству земное могущество, так любовно и преданно вспомнил о единственном существе, своим ласковым участием оказавшем ему благодеяние. В этом сердце жило тёплое чувство благодарности, часто пропадающее из сердец тех, которые в бурно кипящем потоке жизни видят лишь счастье и наслаждение.

   — Предоставим будущее воле неба, — серьёзно сказал отец Филарет, — теперь же нам нужны вся сила и всё внимание, чтобы преодолеть все те опасности, которыми богато настоящее. Сердце государыни принадлежит её народу и охране святой Церкви — вот её первая задача! Она не имеет права сосредоточивать свои помыслы на одной только личности. Ну, а если Господь пожелает моей рукой извести тебя из тюрьмы и возвести на трон, то ты станешь императором, тогда как Надежда останется дочерью человека, который явится твоим подданным и слугой.

Иоанн Антонович мрачно потупил свой взор и твёрдо и решительно сказал: