При дворе императрицы Елизаветы Петровны

— Я упражнялась немного в фехтовании, — проговорила она. — Ведь ты знаешь, Алексей Григорьевич, что когда-то я отлично умела владеть шпагой. Я победила вас, барон, — обратилась она к Ревентлову, кидая на него взор своих влажных глаз, — но я вам ещё дам возможность реванша.

Ревентлов раскланялся с графом Разумовским, а потом с императрицей и вышел из комнаты более поспешно, чем то допускалось этикетом.

Графу Алексею Григорьевичу Разумовскому шёл в то время сорок четвёртый год; вся его фигура дышала здоровьем и силой, унаследованной им от украинских казаков, так как он был родом малоросс и ещё в раннем детстве был привезён в Петербург, где его приняли в придворные певчие и где его вскоре заметила императрица из-за его дивного голоса и необыкновенной красоты лица. Благодаря своему мужеству, природному уму и непоколебимой преданности государыне Разумовский сумел сохранить доверие и любовь императрицы даже после того, как её страсть к нему совершенно прошла. Его чёрные, подстриженные по-военному и едва подпудренные волосы уже начинали кое-где серебриться, а на красивом лице появились морщины, но великолепные чёрные глаза всё ещё блестели огнём молодости, и его осанка вполне отвечала военной выправке, присущей уроженцам Украины. Однако, несмотря на горделивую осанку военного, в глазах Разумовского проглядывала мягкость, дававшая возможность предположить, что этот человек мог спокойно созерцать, как гибли тысячи солдат во время сражения, и в то же время мог искренне любоваться полевым цветком и сойти с дороги, чтобы не раздавить ползущего жука.

Граф спокойно выждал, пока выйдет Ревентлов, на поклон которого он ответил лёгким наклоном головы, а затем подошёл к дивану, где сидела Елизавета Петровна, и, наклонившись, поднёс её руку к своим губам, после чего произнёс:

   — Я пришёл сюда посмотреть на детей и рад, что застал тебя здесь, Елизавета. Мы уже давно не виделись вместе в этом доме и при детях, которые, однако, напоминают нам обоим о далёком счастливом прошлом.

Последние слова были сказаны им тоном упрёка.

Императрица поднялась и, поправляя спутанные кружева, ответила с неподдельной искренностью:

   — Я не позабыла о том счастливом времени, Алексей Григорьевич; ты всё ещё стоишь ближе всех к моему трону, и стоишь прочнее, чем все другие. Ты знаешь, что я постоянно помню о возлюбленном моей юности и верном друге, который всегда оказывал и оказывает мне поддержку.

   — И которого ты удостоила, — сказал Разумовский, — своей руки, сочетавшись в церкви браком.

   — Перед Богом, — торжественно промолвила Елизавета Петровна, — ты всегда будешь стоять ко мне ближе всех, Алексей, самые знатные люди государства могут трепетать предо мной, потому что я могу низвергнуть их, превратить в ничто, и только ты один можешь чувствовать себя спокойно и уверенно. Но ведь ты и сам знаешь: перед людьми императрица не имеет права иметь супруга, так как этого супруга будут непременно считать за её повелителя.

   — За твоего повелителя? — переспросил граф. — Да ведь ты хорошо знаешь, Елизавета, что этого никогда не может быть. Я могу быть только твоим другом, твоим верным слугою. Но что будет со мной, когда меня не будет более охранять твоя сильная рука?

   — Так и ты думаешь о моей смерти? — воскликнула Елизавета Петровна с горькой улыбкой. — Неужели недостаточно тех, которые считают дни моей жизни, так как ждут, что после моей смерти они завладеют моим троном?

   — Как несправедлива ты ко мне, Лиза! — с нежным упрёком проговорил граф, поднося её руку к своим губам. — Когда я думаю о том роковом дне, который принесёт столько несчастья России, то я всегда молю Бога, чтобы Он не дал мне дожить до этих мрачных дней, но призвал меня туда, где не существует более личной злобы и недовольства. Но если моя молитва не будет услышана, то я сумею противостоять всем нападкам наших врагов и, если будет нужно, сложу свою голову, однако не покорюсь. Но что станется с детьми, — продолжал он с чувством, — когда императрица не будет больше защищать их?

   — Да, дети! — промолвила императрица, как бы задавая этот вопрос самой себе.

   — А между тем как всё могло бы быть иначе и лучше, если бы ты... — граф на минуту замолчал, затем, подумав, продолжал: —...если бы ты, моя милостивая императрица, пожелала признать за законного супруга того, кого ты признала таковым перед алтарём скромной деревенской церкви, и, объявив об этом всенародно, в то же время утвердила бы в законных правах своих детей.

   — Сын императрицы, который никогда не будет императором? — возразила Елизавета.

   — Почему же он не может быть им? — спросил Разумовский.

   — Наследник трона уже имеется, — ответила императрица, — великий князь жив...