При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Сэр Чарлз Генбэри Уильямс, — сказал Бекетов, смущённо и с отвращением взяв с письменного стола табакерку, — принёс мне подарок от английского короля, — и он показал табакерку императрице.

Она мельком глянула на портрет и воскликнула:

   — Английскому королю в самом деле хорошо служат; я не забуду этой внимательности с его стороны!

   — Но эта табакерка, — сказал Бекетов, причём его лицо даже побагровело от смущения, — дана мне не пустой. Она наполнена кое-чем, что делает подарок уже не простой внимательностью... И я положительно затрудняюсь, может ли подданный вашего величества принять деньги от иностранного государя.

Он открыл табакерку и показал императрице насыпанные туда золотые монеты.

Елизавета Петровна поглядела на него с изумлением, а затем в её чертах мелькнула нежная растроганность; она взяла его голову обеими руками и, любовно заглянув в глаза, сказала глубоко взволнованным голосом:

   — Ты добрый, честный мальчик, Никита Афанасьевич! Но будь спокоен, — продолжала она затем, — ты можешь с чистой совестью принять этот подарок — у моего щедрого английского братца больше золота, чем у меня, да и ты не продашь меня. — Затем, взяв кончиками пальцев несколько золотых из табакерки и снова бросив их туда, она продолжала: — Я, твоя государыня, дотронулась до этих золотых монет, — теперь это будет уже моим подарком. А затем, — как бы про себя добавила она с иронической улыбкой, — я подвергну его величество короля великобританского маленькому испытанию и посмотрю, будет ли он так же щедр к русской императрице, как был по отношению к её адъютанту. Теперь ты свободен на целый час, дитя моё, — сказала она, нежно погладив Бекетова по щеке, — меня опять собираются мучить этой несчастной, отвратительной, скучной политикой. Но теперь я надеюсь, что мне удастся на некоторое время свалить её с моих плеч. После совета я жду тебя у себя в будуаре.

Бекетов грустно потупился, а затем опять печально посмотрел на императрицу.

   — Что с тобой, дитя моё? — участливо спросила Елизавета. — Что значит твоя грустная рожица? У тебя есть какое-нибудь желание, которое я могу исполнить? Неужели ты начнёшь показывать мне кислые мины! — почти гневно крикнула она. — И это как раз теперь, когда я собираюсь отдохнуть с тобою от этой безрадостной, скучной политики?

   — Как же мне не быть печальным, — вздыхая, ответил Бекетов, бросая на императрицу полный скорбного упрёка взор, — когда я вижу, что моя возлюбленная государыня смотрит на меня только как на мальчика, когда она видит во мне только безразличную игрушку, с которой отдыхает от серьёзных трудов? А ведь мне очень хотелось бы быть истинным другом и слугой моей императрицы, хотелось бы разделять с нею все её заботы и всеми своими силами стараться помогать ей справляться с огорчениями и неприятностями!

   — Ты хочешь этого? — сказала императрица, бросив на Бекетова взгляд, полный удивления и сочувствия. — Да будь счастлив, что моя рука отстраняет от твоего детски чистого чела все заботы!

   — Нет, — воскликнул Бекетов, — нет! Я люблю мою государыню не как ребёнок, ищущий счастья в безмятежных забавах. Сердце заставляет меня вложить все свои силы в серьёзную работу на пользу вам, моей всемилостивейшей государыне и повелительнице, чтобы оправдать и показать себя достойным того благоволения и симпатии, которыми вы так незаслуженно почтили меня! Я считаю позором для себя стоять в стороне, занимаясь пустыми ребячливыми забавами, тогда как истинные друзья императрицы помогают ей нести тяжёлые обязанности по управлению государством. Если вы, ваше величество, не считаете меня достойным стоять около вас в тех случаях, когда дело идёт о славе и благоденствии России, о, тогда отошлите меня прочь отсюда! — воскликнул он, скорбно протягивая к ней руки. — Отошлите меня в какой-нибудь полк — в тот, который должен будет в первую голову броситься на неприятеля, чтобы я хоть там имел возможность пролить свою кровь за вас, мою обожаемую монархиню, и вернуть ценою жизни потерянное мною самоуважение!

Его щёки пылали, взгляд сверкал огнём: слова Уильямса упали на благодарную почву. В Бекетове проснулось честолюбие. Искренние, взволнованные жесты должны были убедить императрицу, что слова эти прозвучали из сердца, и он был так хорош в позе классического героя, что Елизавете Петровне показалось, будто под детски мягкими чертами его лица она угадывает пробуждающийся дух мужчины.

   — Ты хочешь ступить на кремнистый путь политики, дитя моё? — сказала она. — Но, уверяю, ты не найдёшь там никаких прелестей.

   — Я там найду величайшую прелесть, если мне удастся хоть немножко облегчить ваши тяготы государственных забот.