При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Пётр Фёдорович подошёл к окну и стоял так некоторое время, продолжая размышлять и рассуждать сам с собою. Фон Пехлин внимательно следил за каждым его движением, между тем как граф Линар с благосклонной улыбкой рассматривал прекрасный солитер на своём пальце.

Наконец великий князь обратился к собеседникам:

   — Я думаю, вы понимаете, господин посланник, — сказал он с некоторым смущением, опуская веки, — как трудно было бы мне расстаться с моим герцогством, родовым владением моих предков. Тем не менее я хочу доказать его величеству, королю Дании, что разделяю его дружественные намерения и иду навстречу его желанию устранить между нами всякие недоразумения. Барон Пехлин имеет полномочие открыть переговоры и сообщить мне о результатах таковых; но пока никаких решений! — прибавил он с видом боязливой озабоченности.

   — Ваше высочество, вы можете быть уверены, — сказал Пехлин, — что всё будет представлено на ваше усмотрение и заключение, причём я приложу всё старание, чтобы условия договора вполне соответствовали достойной оценке герцогства.

   — С моей стороны, — сказал граф Линар, — господин фон Пехлин встретит самое полное содействие.

   — В таком случае, — сказал Пётр Фёдорович, — мне остаётся только пожелать, чтобы ваше пребывание при дворе было как можно приятнее; я говорю, конечно, не о моём дворе герцога голштинского, при котором вы аккредитованы, но о дворе моей всемилостивейшей тётки-императрицы, — прибавил он с горечью, — у которой нет необходимости продавать земли, чтобы устраивать пиршество и жить соответственно своему званию.

Граф поклонился, ничего не отвечая на это замечание.

   — Ваше высочество, — напомнил Пехлин, — вы говорили ранее о мерах, которые вы предполагаете принять в отношении управления герцогством; теперь, я полагаю, следует отложить эти мероприятия до окончания переговоров, которые вы приказали мне начать.

   — Нет, нет, — воскликнул Пётр Фёдорович, — курьер уже отправлен, и этот Элендсгейм должен понести наказание за своё дурное управление.

   — Элендсгейм много виноват в недоразумениях и спорах из-за границ с моим всемилостивейшим государем, — заметил граф Линар.

   — Итак, решено, — сказал Пётр Фёдорович, — пусть он оправдается, если может; пусть все видят, что герцогство не потеряло своей ценности, хотя он и не умел извлекать из него доходы.

   — Элендсгейма необходимо привлечь к ответственности, — согласился Пехлин, — но назначение нового управителя, которое предполагалось вами, было бы несвоевременно. Достаточно было бы поручить управление двум представителям от дворянства.

   — Да, да, устройте это, — подтвердил великий князь радостно, — мне было бы приятнее оставить Брокдорфа здесь, мне он нужен, и я неохотно лишился бы его, — прибавил он, искоса взглянув на свою крепость.

Граф Линар хотел уже откланяться, как лакей доложил о прибытии английского посла Уильямса.

Лицо Петра Фёдоровича омрачилось, тем не менее он дал знак ввести к нему посла.

   — Уступаю место представителю его величества короля Англии, — сказал граф Линар, — и радуюсь, — прибавил он, бросив взгляд на Пехлина, — что этот превосходный дипломат имеет честь быть принятым вашим высочеством именно теперь. Если бы вы, ваше высочество, изложили ему обстоятельства, приведшие меня сюда, то он, как искренний друг России и ваш, своим беспристрастным советом поддержал бы желания моего короля.

   — Я, право, не имею основания в моих делах просить совета у английского посланника, — негодующе сказал Пётр Фёдорович и, гордо вскинув голову, обратил свой мрачный взор на Уильямса.

Последний, непринуждённо улыбаясь, уже вошёл в кабинет и сказал, почтительно кланяясь великому князю:

   — Ваше императорское высочество! Вы разрешили мне представиться вам, и я очень рад, что встречаю здесь графа Линара. Вы, ваше высочество, видите здесь одновременно представителей двух монархов, которые выказывают усердное соревнование в своей дружбе к России и в преклонении перед её императрицей.

   — И разделяют между собою благоволение к наследнику российского престола, стремясь снискать его доверие, — прибавил граф Линар.

   — Я не сомневаюсь в успехе, — сказал Уильямс, причём лёгкая, едва заметная насмешка мелькнула на его губах.

Пётр Фёдорович смотрел мрачно перед собою, и хотя он не высказывал своих мыслей, но выражение его лица явно противоречило ожиданиям Уильямса.

Граф Линар и барон Пехлин удалились. Великий князь остался наедине с Уильямсом.

   — Ваше высочество, вы разрешили мне привести доказательство того, что я не заслуживаю быть причисленным к вашим противникам, каковым вы, к великому моему огорчению, считали меня, — сказал английский посланник.

   — Я так мало имею значения при дворе, — возразил Пётр Фёдорович, с горькой иронией пожимая плечами, — что никто не станет стараться быть моим другом или врагом. Но, хотя я и не имею никакого отношения к политике, мне всё же предоставлено право преклоняться перед человеком, являющимся совершенством в этой области. Вы поймёте, что я не могу считать своими друзьями тех, кто относится враждебно к королю Пруссии.

Уильямс сделал лёгкий поклон и продолжал: