При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — В таком случае, — сказал граф Пётр, — заставим её исчезнуть. Ты-то уж, наверное, найдёшь такое местечко, в котором её никто не отыщет.

   — Это было бы очень легко, — ответил Александр Иванович, — но мы не должны забывать, что в своём безумии Иван способен на всё. Вспомни, что он пригрозил нам лично сознаться императрице в своей любви. Ну, а там, где задевается её тщеславие, императрица не ведает ни великодушия, ни прощения... Иван способен привести в движение и небо, и землю, чтобы снова найти свою возлюбленную, и благодаря этому катастрофа только будет вызвана гораздо скорее!

   — Тогда уж, право, не знаю, что делать, — нетерпеливо сказал граф Пётр Иванович, — тогда предоставим событиям идти своей естественной чередой. Или же, — прибавил он гневно, — если нет другого средства, так надо пожертвовать безумным; это будет простым актом самосохранения и самообороны. Давай сами доложим императрице о том, что произошло: она не в силах будет наказать нас, раз мы выдадим ей по доброй воле преступника.

   — Это было бы последним средством, — ответил Александр Иванович, — но, по моему глубочайшему убеждению, даже если мы и воспользуемся им, то наше падение будет только отсрочено, но никак не предотвращено. Но слушай, — продолжал он, — я знаю другое средство, которое кажется мне гораздо вернее. Это средство способно излечить Ивана от безумного ослепления и спасти всех нас, если только оно будет применено как можно скорее, пока у наших врагов ещё нет в руках всех улик, чтобы заловить нас. Надо постараться вернуть Ивану его честолюбие и гордость. Мы должны ухитриться с корнем вырвать любовь из его сердца.

Девушка должна навсегда пропасть для него, всякая охота на её возвращение должна быть вырвана из его сердца. Только тогда он и будет в силах вновь овладеть самим собою.

   — Совершенно верно, — ответил граф Пётр Иванович, — но как это сделать?

   — У этой Анны Евреиновой, — продолжал Александр Иванович, — была любовишка с бароном Ревентловом, молодым камергером великого князя, и я знаю, что сам Евреинов подозревает этого голштинца в похищении дочери... Вот на этом-то и построен мой план: мы должны провести Ревентлова к девчонке, пусть он похитит её из твоего дома. Иван узнает, что она исчезла вместе с бароном, не подозревая, что в этой штуке принимали участие мы. Пусть беглецы пробудут несколько дней в укромном убежище, а когда их после этого найдут там вместе, то...

   — То гнев Ивана будет безграничен, — вставил граф Пётр.

   — Разумеется, — сказал Александр Иванович, — но вместе с тем он исцелится от своей страсти и не будет больше думать о той, которая удрала от него с другим и теперь принадлежит ему. Правда, он потребует наказания этому Ревентлову; ну что же: мы исполним каждое его желание, стоит ему только высказать его. Пусть в бешенстве он разнесёт всех и вся — это будет очень полезно; если голштинцы наделают побольше хлопот великому князю, быть может, тогда он скорее согласится отдать датскому королю эту хлопотливую землю. Но зато будет отвращена опасность, нависшая над нашими головами, и опасность того, что императрица застанет Ивана у ног дочери нашего бывшего крепостного!

   — Ладно, — сказал граф Пётр. — Может быть, ты и прав. Так или иначе, но заколдованный круг будет разорван. Но только как всё это устроить? Мы должны быть очень осторожны, чтобы не выдать своего участия в этом деле. Если он заподозрит наше участие, то взбесится до последней степени и будет в состоянии окончательно и бесповоротно погубить всё!

   — Едва ли оно может не удаться, — ответил Александр Иванович. — Но ты, пожалуй, прав; нам нужно действовать так, чтобы остаться в стороне. Впрочем, я обо всём подумал, мой план совершенно выработан. Скажи, ты уверен в обеих Рейфенштейн? — спросил он.

   — Совершенно! — ответил граф Пётр Иванович. — Да подумай сам: где ещё они найдут такого щедрого покровителя, как я.

   — Ну, так хорошо, — сказал Александр Иванович, — тебе надо будет сказать им, чтобы они провели к пленнице еврея Завулона Хитрого, который часто приходит к ним с твоими подарками. Пусть они сведут его к бедной девушке, чтобы та в своём одиночестве развлеклась хоть немножко видом всех этих пёстрых безделушек!

   — Легче ничего и быть не может, — сказал граф Пётр Иванович, — Клара Рейфенштейн только что с большой теплотой и участием говорила мне о дочери Евреинова...