При дворе императрицы Елизаветы Петровны

   — Я рад видеть вас, — сказал наконец образумившийся великий князь, — как рад всегда приветствовать здесь подданных моего любезного герцогства Голштинии. Но ваш визит особенно приятен мне, так как, по вашим словам, вы коротко знакомы с управлением моего государства и потому можете указать мне пути для устранения вечных жалоб на безденежье, которому я не в силах помочь, и для отыскания в голштинских финансах статей дохода в пользу моей кассы.

   — Действительно, ваше императорское высочество, — ответил Брокдорф, к которому при этих словах великого князя вернулась его обычная самоуверенность, — действительно, по-моему мнению и по мнению многих, даже большинства, неизменно преданных вам дворян, герцогство Голштинское управляется прямо непозволительно господином Элендсгеймом, который совсем упускает из виду, что государство имеет свои обязанности и по отношению к своему герцогу, что оно существует не ради того только, чтобы лучше жилось крестьянам.

   — Элендсгейм, говорят, человек хороший, — заметил Пётр Фёдорович. — Сам-то я не видал его, но Пехлин хвалит его. Однако, с другой стороны, истинная правда: никогда ещё ни единая полушка не попадала в мою кассу через его руки. Я не слышу оттуда ничего другого, кроме просьб о помощи, как будто наследник русского престола так богат, что может откладывать деньги из своих доходов. Конечно, если бы Разумовский или Шувалов были на месте вашего герцога...

   — Господин фон Брокдорф, — перебил великого князя Цейтц, проворно подойдя к нему, — конечно, будет в состоянии указать те статьи, на которых можно соблюсти экономию в управлении герцогством или откуда можно получить больше дохода. Я уже представил ему расчётные книги, и когда он серьёзно вникнет в них, я попрошу его в точности сформулировать его предложения, чтобы довести до вас, ваше императорское высочество, а также до господина фон Пехлина.

Брокдорф бросил украдкой яростный взгляд на секретаря, произнёсшего эту фразу самым спокойным и естественным тоном, но тем не менее поклонился в знак согласия.

   — Хорошо, — произнёс великий князь, — я одобряю всякое предложение, ведущее к означенной цели. Я люблю своё государство и готов сделать всё для его блага, но что касается денег... то я не могу давать их. Не скрою также, что я не прочь получить что-нибудь оттуда, так как скоро дойду до того, что не буду в состоянии оплачивать свой стол, а если моя всемилостивейшая тётка узнает, сколько у меня долгов... то поднимется страшная кутерьма!

Цейтц нахмурил брови, кинул на великого князя недовольный, предостерегающий взгляд и, слегка откашлявшись, приложил пальцы к губам. Пётр Фёдорович заметил поданный ему знак и повиновался с покорностью ребёнка, который подчиняется авторитету:

   — Мы потолкуем об этом после... когда господин фон Брокдорф просмотрит документы; теперь же вопрос идёт о том, чтобы дать должность нашему соотечественнику. Деньгами я не располагаю; значит, насчёт жалованья дело обстоит плохо; но свободное местечко за моим столом ещё найдётся, как и квартира во дворце, если я назначу господина фон Брокдорфа моим камергером.

   — Ваше императорское высочество, такая милость!.. — воскликнул в полном восторге голштинец.

   — Это доставляет мне удовольствие, и я надеюсь, что императрица не воспротивится вашему назначению. Она уже приставила ко мне двух камергеров — Нарышкина и Салтыкова; они славные товарищи, весёлые и занимательные. Я думаю, что эти господа преданы мне и не выдают меня моим врагам, к числу которых принадлежат все любимцы моей тётки. Но всё-таки не то... Другое дело, когда тебе служит один из твоих подданных...

   — Который ставит задачей своей жизни, — патетическим тоном подхватил Брокдорф, — заслужить верностью и преданностью благоволение вашего императорского высочества.

   — Да, да, совсем иное иметь у себя на службе собственного подданного. Русские не понимают моих чувств. Они смотрят свысока на всех чужеземцев, хотя сами всё ещё остаются варварами под внешней оболочкой образованности. Они не понимают, что значит немецкий государь, и, рабски подражая легкомысленным французским нравам, бранят его величество короля прусского, величайшего монарха, тогда как от него одного они могут научиться тому, как следует командовать армией и управлять государством.

   — Я уверен, — перебил великого князя Цейтц, — государыня императрица не будет против того, что вы приняли к себе на службу голштинского камергера. Когда же господин фон Брокдорф укажет нам средства удвоить доходы Голштинии и пополнить ими кассу вашего императорского высочества, то мы получим возможность назначить ему приличное содержание за его услуги.