При дворе последнего императора

Во время обсуждения в военном министерстве вопроса о перемене снаряжения пехоты государь решил проверить предложенную систему сам и убедиться в ее пригодности при марше в 40 верст. Он никому, кроме министра двора и дворцового коменданта, об этом не сказал. Как-то утром потребовал себе комплект нового обмундирования, данного для испробования находившемуся близ Ливадии полку. Надев его, вышел из дворца совершенно один, прошел 20 верст и, вернувшись по другой дороге, сделал всего более 40, неся ранец с полною укладкою на спине и ружье на плече, взяв с собою хлеба и воды, сколько полагается иметь при себе солдату.

Вернулся царь уже по заходе солнца, пройдя это расстояние в восемь или восемь с половиною часов, считая в том числе и время отдыха в пути. Он нигде не чувствовал набивки плечей или спины, и, признав новое снаряжение подходящим, впоследствии его утвердил.

Командир полка, форму коего носил в этот день император, испросил в виде милости зачислить Николая II в первую роту и на перекличке вызывать его как рядового. Государь на это согласился и потребовал себе послужную книгу нижнего чина, которую собственноручно заполнил. В графе для имени написал: «Николай Романов», о сроке же службы — «до гробовой доски».

Конечно, впоследствии об этом узнали военные газеты, а затем и широкая публика. Не все, однако, знают, что император Вильгельм в письме к государю поздравил его с этою мыслью и ее исполнением, но, говорят, в несколько кислых выражениях. А наш военный агент в Берлине сообщил, что кайзер потребовал перевода всех статей по этому предмету из русских газет и досадовал, что не ему, германскому императору, пришла эта мысль.

После доклада этих сведений военным министром царь пожалел, что разрешил предать гласности испробованную им перемену снаряжения.

ЛУЧШЕ САМОМУ ПРОВОДИТЬ ИХ НА ФРОНТ

Царь считал себя военным, первым профессиональным военным своей империи, не допуская в этом отношении никакого компромисса. Долг его был долгом всякого военнослужащего.

Поясню примером, восходящим еще ко времени русско-японской войны.

Всем известна эта несчастная кампания: части следовали за частями; астрономические расстояния, отделявшие Европейскую Россию от театра военных действий (при незавершенной Круго-Байкальской железной дороге), пожирали наши войска совершенно бесследно. Жертвы все нарастали. Главнокомандующий Куропаткин повторял: «Терпения, терпения». Месяцы текли, а успехов все не было. Мало утешительного слышалось и писалось с фронта: доходили слухи о недоразумениях среди высшего начальства — признак нехороший.

Государь начал объезжать войска и благословлять их пред выступлением в поход. Речи царя к частям были весьма удачны и, особенно говорившиеся экспромтом, производили сильное впечатление. Заканчивались проводы войсковой части вручением ей иконы, благословлением от императрицы и государя.

Николай II становился все молчаливее. Чувствовалась под наружною сдержанностью безусловная тревога. Наконец и у него прорвались слова:

— Пожалуй, было бы лучше, чем провожать войска, самому проводить их на фронт.

Немногие из присутствовавших обратили внимание на это восклицание. Впоследствии оно было для меня настоящим откровением: в интересах почти что колониальной войны, ради сражений, протекающих где-то в Китае, в двадцати днях железнодорожной езды от столицы, царь стремился отбыть на фронт. Его долгом, думал он, было стать посреди своих воинов, разделив их тяготы.

ВЕРХОВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ

Великая (первая мировая) война.

Зимний дворец, как и в японскую войну, превратился в громадную мастерскую для изготовления белья и санитарных принадлежностей, а затем стал огромнейшим госпиталем, обставленным по последнему слову науки благодаря необыкновенным заботам императрицы.

Первые успехи.

Все ликовали. Лично я был в особо радостном настроении, что мой родной конный полк отличился под Коушином, заставив отступить 2-ю ландверную бригаду, причем взятие батареи эскадроном барона Врангеля (впоследствии командующего Добровольческой армии) значительно способствовало этому успеху нашей кавалерии. Равно меня радовали письма сына, говорившие о славных делах лейб-казачьего полка, в котором он служил.

Однако мало-помалу потери на войне увеличивались… Наступление остановилось… затем неудачное сражение под Танненбергом… уничтожение самсоновской армии… общее отступление… бесславные сдачи крепостей… массовые эвакуации гражданского населения целых областей, в особенности еврейского, под угрозою вражеской оккупации… огульные подозрения в шпионстве.

Общественное мнение становилось тревожным.