При дворе Тишайшего. Авантюристка

— Благодарю, благодарю! — Леон, еще раз почтительно поцеловав руку царевны и неслышно ступая в своих мягких чевяках, вышел из комнаты.

XVI. Отвергнутая любовь

Несколько часов спустя после разговора с Джаваховым царевна Елена Леонтьевна сказала княжне Каркашвили:

— Нина, забудь своего Леона!

Девушка слушала царевну молча, по ее смуглым, чуть впалым щекам текли крупные слезы, бледные губы нервно вздрагивали, и грудь нервно вздымалась. Казалось, она вот-вот не выдержит и упадет на мутаки[23] или тахту[24] в безумных рыданиях.

Царевна говорила тихо, ласково, пытливо посматривая на девушку и в душе гордясь ее стойкостью.

— Полно, не волнуйся! Не порти своих прекрасных глаз! Они еще не одному будут кружить голову. Мало разве у нас юношей, во много раз лучше твоего Леона? Ты забудешь его и полюбишь другого… Это судьба всех девушек, которые неудачно любят впервые.

Нина отрицательно покачала головой.

— Вот приедет царь Теймураз, и мы все вернемся в наши милые горы, увидим наше прекрасное небо. И ты забудешь Леона, как все мы забудем здешние снега и людей, которые еще холоднее снега.

— Я никогда не забуду Леона, — упрямо сказала Нина. — Разве ты не дочь наших гор и не знаешь, что мы любим только раз в жизни и на всю жизнь? Скажи лучше, кого любит Леон?

— Не все ли тебе равно? — грустно спросила царевна.

— Я хочу взглянуть на нее, — ответила Нина сквозь зубы, сумрачно сдвинув свои брови. — Скажи!

— Княжну Пронскую.

Нина закусила губу и на мгновение закрыла рукой глаза, но потом, справившись с собой, тихо проговорила:

— Княжну Пронскую? Эту бледную девушку, что живет против нас? Что он нашел в ней?

— Она очень несчастна, Нина, — с участием сказала царевна.

— Так для того, чтобы Леон любил, надо быть несчастной? А я разве счастлива? Впрочем, правда, в этой русской есть что-то жалкое, душу надрывающее. Но разве за это любят? — грустно усмехнулась Нина. — Ну, хорошо…

— Что ты задумала, дитя? — с тревогой спросила Елена.

— Ах, не знаю, ничего не знаю! — сжимая руками виски, ответила Нина. — Мне так больно, так больно!..

— Бедная, бедная! — ласково заговорила царевна, гладя черные волосы девушки.

В то же время дверь отворилась. Вошел нукер[25] и доложил, что князья Орбелиани и Пронский желают говорить с царевной.

— Пусть войдут, — ответила Елена Леонтьевна. — А ты, дитя, ступай, — обратилась она к Нине, когда нукер вышел, — иди к себе и помолись Пречистой Деве: Она утишит твои страдания! — и, поцеловав княжну, она отпустила ее.

В комнату вошли Орбелиани и Пронский.

— Царевна, — заговорил Орбелиани, низко кланяясь, в то время как Пронский снял шапку и рукой коснулся пола. — Вот князь желает с тобой иметь беседу.

— Я очень рада князю, — приветливо ответила царевна и пригласила гостя сесть.

Орбелиани, поклонившись, вышел.

Пронский пристально взглянул на молодую женщину и молча сел на указанное место; необычайная приветливость царевны смутила и взволновала его.

— Говори, князь, — сказала Елена Леонтьевна и, сложив руки на коленях, приготовилась его слушать.

— Царевна, я пришел сказать, — начал Пронский, исподлобья глядя на нее, — что наш великий государь Алексей Михайлович ждет приезда твоего свекра, царя Теймураза, и тогда решит, что ему сделать с Грузией.

— Это решают уже пятый год, — с горечью возразила царевна, — единоверная вам Грузия истекает кровью, а ваш царь все еще что-то решает.

— Что делать! Мы сами воюем то со шведами, то с литовцами, то с казаками. У нас у самих много народа полегло на ратном поле, — оправдывался Пронский.

— Зачем же тогда сразу было не сказать, а обнадеживать? Мы не жили бы здесь столь напрасно, царь Теймураз не ехал бы за помощью, в которой ему все равно откажут. Мы давно обратились бы за помощью к другим, пусть то будут даже не христиане!

— Царевна! — сказал ей князь. — Потерпи еще малое время, приедет царь Теймураз, и, может быть, все повернется еще в вашу сторону.

Елена Леонтьевна с сомнением покачала головой и грустно усмехнулась, после чего спросила Пронского:

— Еще что имеешь ты мне сказать?

— Хотел просить твою милость… Не откажи, царевна, посети мой убогий домишко!

Елена Леонтьевна с изумлением взглянула на него.

— К тебе? Я? Зачем?

— Со свитой, с царевичем, — все больше смущаясь под ее взглядом, заговорил князь. — Свадьба, вишь, у меня затевается…

— Ах, да, да! — вспомнила вдруг царевна. — Ты выдаешь свою дочь замуж. Ты говорил, да. За старого князя Черкасского… И тебе не жаль отдавать свою юную дочку старику"?

— Что ж, царевна, у нас это в обычае.

— Странный у вас обычай. А если она не любит твоего старика?

— Стерпится — слюбится.

— Ну… а если она другого кого-нибудь любит?

Князь сурово сдвинул свои брови.

— Никогда этого быть не может! Не смеет девка без разрешения родителей никого любить.

— Ты думаешь? — насмешливо спросила царевна.

— Конечно, всякое бывает, царевна, а только в нашем роду этого еще не бывало, — надменно ответил Пронский. — Кого отец прикажет, того дочка и любит.

— Странные же у вас дочки, князь! Видно, у них сердца нет, что ли?

— Нашим бабам сердце и не нужно.